– Грейс! – Эбби с воплем пронеслась мимо меня; за ней бежал Кайлеб.
Мэтью подхватил меня на руки. Я промокла до нитки и дрожала. Он растирал мне спину, пытаясь согреть.
– Слава богу, что у вас такая власть над водой, – сказала Эбби, держа на руках хнычущую Грейс.
– Она не обожглась? – спросила я. – Ее так и тянуло поближе к огню.
– Рука немножко покраснела, – сказал Кайлеб, разглядывая пальчики дочери. – Как вы думаете, Мэтью?
Мэтью взял ручонку Грейс.
– Класиво, – повторила малышка, у которой дрожала нижняя губа.
– Знаю, – согласился Мэтью. – Огонь очень красивый. Но и очень жаркий.
Он подул ей на пальчики, и Грейс засмеялась. Фернандо подал ему мокрую тряпку и кубик льда.
– Иссё, – потребовала Грейс, тыча ручонкой в лицо Мэтью.
– Повреждений я не заметил. Волдырей нет, – сказал Мэтью.
Он выполнил приказ малолетней командирши и снова подул ей на пальчики, затем осторожно завернул руку в тряпку и приложил лед.
– Завтра она уже забудет, что чуть не свалилась в огонь.
– А ты, оказывается, умеешь вызывать потоки воды. Я и не знала. – Сара пристально поглядела на меня. – Ты-то как себя чувствуешь? У тебя изменился облик. Ты вся сияешь.
– Прекрасно, – ответила я тетке.
Я высвободилась из объятий Мэтью и попыталась нацепить на себя остатки маскировочного заклинания. Потом осмотрела пол вокруг кухонного острова, ища нити на случай, если понадобится что-то незаметно подлатать.
– Что ты сделала с собой?
Сара схватила мою руку и подняла ладонью вверх. Увиденное заставило меня вскрикнуть.
Из середины каждого пальца вниз тянулась цветная полоска. На мизинце она была коричневой, на безымянном – желтой. Средний украшала полоска сочного синего цвета, а по указательному, чуть наискось, властным росчерком тянулась красная. Все полоски соединялись на ладони, образуя разноцветную косичку. В центре ладони к ним подходила зеленая полоска от большого пальца. Я оценила магическую иронию: это был намек на мои безуспешные попытки общения с комнатными цветами
[15]. Пятицветная косичка тянулась до запястья, где образовывала узел с пятью перекрестьями – пентакль.
– Мои нити прядильщицы. Теперь они… внутри меня, – ошеломленно пробормотала я, глядя на Мэтью.
Однако прядильщики использовали в своей магии девять нитей, а не пять. Повернув левую ладонь, я обнаружила еще четыре нити: черную на большом пальце, белую на мизинце, золотистую на безымянном и серебристую на среднем. Только указательный оставался в прежнем виде. Цветная косичка на левом запястье сворачивалась в подобие уробороса – змеи, кусающей собственный хвост. Круг, не имеющий ни начала, ни конца. Эмблема семьи де Клермон.
– Никак Диана… светится? – спросила Эбби.
Продолжая рассматривать руки, я согнула пальцы. Воздух осветился взрывом разноцветных нитей.
– Что это такое? – Сара смотрела на меня, выпучив глаза.
– Нити, – ответила я. – Они связывают миры и управляют магией.
И чтобы сделать зрелище еще красочнее, в этот момент с охоты вернулась Корра. Она скользнула по дымоходу очага и опустилась на груду мокрых дров. Кашляя и сопя, дракониха встала на лапы.
– Это… дракон? – спросил ошеломленный Кайлеб.
– Нет. Сувенирчик, – ответила Сара. – Диана привезла на память о елизаветинской Англии.
– Корра не сувенир. Она – мой дух-хранитель, – прошептала я.
– У ведьм не бывает духов-хранителей! – фыркнула Сара.
– У прядильщиков бывает.
Рука Мэтью легла мне на поясницу. Знак поддержки.
– Позвони Вивьен, пусть приедет. Я должна вам кое-что рассказать.
– Значит, этот дракон… – начала Вивьен, сжимая в руках чашку с дымящимся кофе.
– Огнедышащая дракониха, – поправила я верховную жрицу.
– Ты хочешь сказать, что он…
Кажется, Вивьен меня не слышала.
– Не он, а она. Корра – существо женского пола.
– Она… твой дух-хранитель?
– Да. Корра появилась, когда я в Лондоне соткала свое первое заклинание.
– А что, все духи-хранители… это огнедышащие драконы? – спросила Эбби.
Она с ногами устроилась на диване в гостиной. Мы все собрались там вокруг телевизора, исключая мирно спящего Джона.
– Нет. У Благочестивой Олсоп – моей учительницы – дух-хранитель имел человеческий облик. Ходил за ней как тень. Она была предрасположена к воздуху. Духи-хранители прядильщиков принимают облик сообразно тому, к какой стихии тяготеет ведьма или колдун.
Пожалуй, это была самая длинная фраза о магии, произнесенная мной. К тому же она была совершенно непонятна присутствующим ведьмам. Они практически ничего не знали о прядильщиках.
– Я имею склонность и к воде, и к огню, – продолжала я. – В отличие от обычных драконов, огненные драконы одинаково хорошо себя чувствуют в море и в пламени.
– Но они способны еще и летать, – сказала Вивьен. – Получается, огнедышащие драконы символизируют троичность стихий.
Сара с нескрываемым изумлением посмотрела на нее.
Вивьен пожала плечами:
– У меня магистерская степень по средневековой литературе. Виверны, или огнедышащие драконы, если тебе угодно, когда-то сплошь и рядом встречались в европейской мифологии и легендах.
– Но ты же… Я привыкла, что ты бухгалтер! – вырвалось у Сары.
– А ты знаешь, сколько тех, кто специализировался по английскому языку и литературе, потом вынуждены были пойти в бухгалтеры? – спросила Вивьен, а потом снова обратила внимание на меня. – Диана, ты умеешь летать?
– Да, – неохотно признала я.
Летать умели немногие ведьмы. Эта способность слишком бросалась в глаза и потому была весьма нежелательной, если ведьма хотела спокойно жить среди людей.
– А другие прядильщики тоже светятся, как вы? – спросила Эбби, наклоняя голову.
– Я не знаю, есть ли сейчас другие прядильщики. Их даже в шестнадцатом веке было немного. После казни шотландской прядильщицы Благочестивая Олсоп оставалась единственной прядильщицей на Британских островах. Был еще прядильщик в Праге. Прядильщиком был и мой отец. Это передается по наследству.
– Стивен Проктор не был прядильщиком, – язвительно возразила Сара. – Он никогда не светился и не имел духа-хранителя. Твой отец был совершенно обыкновенным колдуном.