Неизвестный Киров - читать онлайн книгу. Автор: Алла Кирилина cтр.№ 7

В июле 1908 года С. М. Киров вышел на свободу. Сначала он уехал в Новониколаевск (ныне Новосибирск), затем, спасаясь от слежки полиции, перебрался в Иркутск, а летом 1909 года преследования жандармов вынудили Кирова, по его собственному признанию, «бежать на Кавказ… оказался во Владикавказе».

Дело в том, что в Томске в прямом смысле слова обрушился дом, в подвале которого находилась типография. Жандармы немедленно приступили к розыску всех ее организаторов. Оставаться в Сибири для Кирова стало крайне опасно. Он уехал на Северный Кавказ.

Владикавказ, Северный Кавказ были избраны местом жительства неслучайно. Еще в период работы в Томске Киров принимал участие в организации побега из тюрьмы группы политических заключенных. Среди них был его хороший знакомый — Иван Федорович Серебренников, который обосновался во Владикавказе и служил в городской управе секретарем. К нему-то и обратился Сергей Миронович, когда над ним нависла опасность нового ареста. С его помощью он получает паспорт на имя Миронова и устраивается на работу в газету буржуазно-либерального толка — «Терек».

Т. М. Резакова, сотрудница этой газеты, и С. Л. Маркус в своих воспоминаниях, написанных в 30-е годы, однозначно свидетельствуют: первоначально Сергей Миронович жил и работал под фамилией «Миронов». Однако уже в 1910 году среди работников редакции газеты «Терек» появляется фамилия С. М. Костриков.

Можно высказать предположение: Киров считал, что опасность нового ареста для него миновала. Дело в том, что арестованные жандармами в конце 1909 года по обвинению в создании нелегальной подпольной типографии на Аполлинариевской улице в Томске М. Попов, Г. Шпилев, Е. Решетов, совместно с которыми Киров трудился по ее организации, были оправданы Томским судом в начале марта 1910 года. О чем они незамедлительно сообщили Кирову. В связи с этим он, считая себя в полной безопасности, стал сотрудничать в газете под своей подлинной фамилией Костриков.

Более того, Сергей Миронович подал прошение директору Казанского промышленного училища о высылке ему копии аттестата по адресу: Владикавказ, почтамт, до востребования, так как подлинник аттестата затерялся в архивах полиции во время его прежних арестов в Томске.

Но Кирову не повезло. Случилось непредвиденное. Еще в 1909 году, сразу же после обвала дома и обнаружения типографии, Томское полицейское управление направило ректору Казанского промышленного училища депешу о розыске Сергея Кострикова как государственного преступника. В связи с этим прошение Кострикова и копию его аттестата ректор направляет совсем по другому адресу: Владикавказ, жандармское управление ^[31]. Но человека по фамилии Костриков не значилось среди прописанных во Владикавказе (как мы уже упоминали, по прописке он значился — Миронов). Был журналист Костриков, причем влиятельной либеральной газеты, имевшей небывалый для Владикавказа тираж — более 10 тыс. экземпляров. И прежде чем рассказать о новом, четвертом аресте Кирова, остановимся на его публицистическом творчестве.

Публицист-демократ

Подшивки газеты «Терек» за 1909–1917 годы сохранились почти полностью. Более 1500 статей, фельетонов, рецензий, памфлетов С. М. Кирова было опубликовано на ее страницах. «С. Миронов», «Сер. Ми», «Терец», «Турист», «С. М.», «С. К.» — этими и другими псевдонимами он их подписывал. 26 апреля 1912 года в № 4300 газеты «Терек» была помещена статья «Поперек дороги», посвященная острому политическому материалу — ленским событиям. Подпись читателю незнакома — «С. Киров» ^[32].

Существует ряд версий о рождении этого псевдонима. Люди, хорошо знавшие Сергея Мироновича по газете «Терек», утверждали: все дело в настольном календаре, где перечислялись имена святых (в том числе и Кира). Софья Львовна Маркус — свояченица Кирова, считала, что в основу псевдонима легло имя древнеперсидского полководца. Как бы там ни было, этот литературный псевдоним становится и революционным именем Сергея Мироновича. Под ним он вошел в историю.

В советское время, особенно после 60-х годов, публицистика Кирова достаточно полно исследовалась в брошюрах и монографиях В. С. Виноградского, В. П. Дубровина, Б. М. Моситиева и некоторых других. Они обстоятельно разбирали особенности его журналистики, провели тщательную разборку по установлению его псевдонимов, анализировали его статьи.

Не ставя своей целью заниматься этими проблемами, мне хотелось бы прежде всего осветить круг вопросов, поднимаемых Кировым на страницах газеты, как они видятся мне, не профессиональному журналисту, какими являются вышеназванные мной авторы, а как историку, читателю, рассказать о некоторых мифах, легендах и новых фактах, связанных с работой Кирова в «Тереке», а также немного приподнять занавес и поведать о его личной жизни в это время.

Знакомясь с публицистикой Кирова, сразу же обращаешь внимание: круг его интересов как журналиста широк и многообразен.

Он посвящает статьи творчеству Льва Толстого, Виссариона Белинского, Александра Герцена, Салтыкова-Щедрина, Шевченко, Лермонтова, Пушкина, Леонида Андреева, Максима Горького, Федора Достоевского и других ^[33]. Признавая талант Леонида Андреева, Киров отмечал несостоятельность литературоведа Ф. М. Родичева (кадета), поставившего Л. Андреева и М. Горького «на одну доску» в идейной направленности их произведений. Андреев, писал Киров, «не может найти выхода из страшного… круга так было, так будет», в то время как М. Горький исповедует «так было, но скоро так не будет» ^[34]. Вместе с тем Сергей Миронович с интересом и одобрением относится к идее Л. Н. Толстого «о непротивлении злу насилием», разделяет некоторые богоискательские настроения А. М. Горького, увлекается творчеством Достоевского. «Бессмертный душевед Достоевский! — писал тогда Киров. — Как много мы имеем его в себе! Помните Карамазовых? Как только является куда-нибудь вселюбец Алеша, окружит нечеловеческой любовью хотя бы самую заскорузлую душу, разрывающуюся от бремени греховности, — начинают открываться человеческие души, и все свои мерзости люди видят как в зеркале» ^[35].

Киров отрицательно оценивал творчество Арцыбашева, Северянина, не принимал модернистских исканий таких литераторов, как Мережковский, Гиппиус. В феврале 1912 года в одном из писем к будущей жене Киров писал: «где жизнь, там и поэзия… О, если бы эти маленькие истины помнили, например, наши Гиппиусы, Черные, Белые Саши, Андреевы и прочие, — то может быть, в русской литературе до сих пор была бы поэзия, и она явилась бы литературной, а не умственной (да и „умственной ли?“) гимнастикой господ беллетристов» ^[36].