— Вот тебе на! Ещё одна земля у меня образовалась!
Екатерина встала, заходила по кабинету. Но Толстой-Американец краем глаза видел, а мыслью своей чуял, что императрица об его донесении про Калифорнию и не думает. Ей теперь в свой сад выйти, как одинокому матросу выплыть на шлюпке в океан. Страшное и безоглядное пространство что сад, что океан… Возраст, естива мерена.
— Ежели бы не этот совместный решпект иноземных королей насчёт «Дарственной Александра Великого», я бы ещё подумала. А так — не могу. Не уговаривай. Ежели европейские государи «Дарственной Александра Македонского на русские земли» поклонятся, то у меня гора упадёт с плеч. Но в той дарственной Аляска не прописана. Значит — продадим. И весь сказ.
— А нет ли за тем требованием европейских государей некоего подлога, ваше величество. А? Нет ли тут некой провокации? Ты им «Дарственную Александра Македонского» предъявишь, а они её тут же обсмеют и скажут правду. Что не было в истории Александра Македонского, что он миф. И что ты по сочинённому мифу захватила чужие земли. Так что теперь — отдавай Сибирь обратно! Англия и Америка тут же готовы Сибирь себе прибрать. И Франция, чую — не против такого дела. А? Как?
Екатерина тяжёлым взглядом упёрлась в переносицу Толстого-Американца. Слава всем святым, что не польстилась она на телесные выгоды этого баламута в фаворном смысле. Что видит, о том и говорит!
Нечто тяжёлое и злое заворочалось в голове Екатерины. Лейб-медик со слезами предупреждал, что лошадиные дозы возбуждающих средств едят, мол, неприкосновенные запасы организма и потому вызывают нервность и даже частую буйственность женского организма. Вот сейчас в Екатерине быстро росла нервность и буйственность. Рядом на столе стоял тяжёлый золотой подсвечник. Тем подсвечником надо немедля треснуть Толстого-Американца! Да треснуть по голове!
Граф Толстой выдержал взгляд императрицы, протянул длинную, перевитую мускулами руку, ухватил своей тяжёлой пятернёй подсвечник и передвинул на свою сторону стола. Заговорил тяжело, увесисто, без обычной усмешечки:
— Уступать, ваше императорское величество, сейчас нельзя! И никогда нельзя! Ни одной аляскинской льдины, ни одного калифорнийского островка! Я про Сибирь вообще молчу! Там даже кустика уступить нельзя! Уступишь — махом всю землю до самого Санкт-Петербурга откусят! Ты этих масонских сволочей не знаешь, а я три месяца об них тёрся! По твоему приказу! Такого наслышался, хоть святых выноси, а пушки — заноси!
— Я про Сибирь и не говорила. Сибирь, она пусть себе… у меня побудет.
— Слава Богу, хоть Сибирь наша! Расскажу тебе один американский случай… Был я там, матушка императрица, на одном собрании. Тайном, конечно, собрании… всяких сволочей! Этакий, знаешь ли, клуб с названием «Общество кожаных фартуков»… Ты не смейся, матушка императрица, это так себя масоны обзывают. И велись там речи, прямо скажу, для России противные…
Екатерина, чтобы что-то делать, чтобы унять кипение крови, стала беспричинно рыться в ящиках огромного секретера, тяжёлого, французской выделки, с дюжиной тайных отделений.
Толстой-Американец продолжал болтать:
— Решено было, понимаешь ты, создать торговую компанию, куда бы вошёл кто-то из русских людей, да из больших людей, облечённых властью и прочими силами жизни… А компанию назвать, ну, вроде «АРА», то есть «Американо-Русская Акционерия». И мне тут же предложили войти туда непременным членом! И подписать всякие бумаги. Такую, например, бумагу, что ежели надобность есть, то корабль той компании может разом поменять на рее американский флаг на русский флаг, а для защиты своих интересов такой корабль имел бы в нутре своём пушки! И от имени русских бы начал стрелять. Флаг-то ведь наш! А ядра — они национальности не имеют!
— Ты подписал такую подлую бумагу?
— Как можно! Я отказался махом, сообщив, что в России меня тут же лишат всего состояния, земель и угодий и вообще — меня там ждёт петля или плаха.
— Кол осиновый тебя тут ждёт! — не выдержала императрица. — Ты сразу скажи — создали американские «фартуки» такую компанию?
— Создали! Но с собрания того я, сразу после своего отказа, был удалён. А потом и отъехал в родные российские просторы, под твою державную руку! Так что ничего более не ведаю. Может, масоны уже продали свои кожаные фартуки мясникам на базаре для дела, а может в них и по сию пору щеголяют по городу Вашингтону. Дураки и есть дураки… Оне…
Императрица перестала беспричинно шуршать бумагами:
— Ну-ка, если тебе есть что ещё сказать, то говори об том собрании!
— Эк! Много чего есть. Да всё мелочи… Ну, образовал это общество ихний президент Бенджамин Франклин, а финансы выделяют, как обычно, всякие Асторы, Мидлены и Зильберманы… И как я понял, они вовсю торгуют… неграми, ваше величество! Нагонят у себя крепчайшего рома целыми бочками, плывут в Африку, там этим ромом потчуют прибрежного чёрного царька, и тот загоняет им на каждый корабль по сто голов негров. Рабов! А корабли у них есть, но мало…
Екатерина остановилась у стола и смотрела на графа Толстого-Американца очень нехорошим взглядом. Под тем взглядом признаешься, что сам негров на водку менял!
Толстой-Американец заторопился говорить:
— …там, на собрании, одна, понимаешь ли, бабёнка, именем Сара, если такое её настоящее имя, воровки той, прости меня Господи!..
— Бог простит, граф, — ты давай, поскорее говори, если по делу!
Толстой-Американец скривил рот, стукнул кулаком об кулак и продолжал ровно, как будто докладывал:
— Та Сара Зильберман, видать, под видом мужика, то бишь, мужиком переодевшись, проехала таким образом через всю Сибирь с какой-то немецкой учёной экспедицией… Учёных развелось, прости Господи…
— Проехала под мужским платьем и что? — напомнила Екатерина.
— А то! Она на том собрании торговой компании много кричала. — Толстой-Американец снял парик и начал им обмахиваться. Больно жарко топили у императрицы последние два года. — И кричала буквально следующее: «Сибирь, — кричала эта жидовка, — слишком большая территория, чтобы принадлежать одной России! Надо Сибирь от России отобрать»!
— Что же ты ей за те слова в лоб не заехал?
— Там заедешь в лоб! Там до тебя, матушка, далеко, а до суда больно близко. Там ведь суд вершит расправу. Охота мне была сидеть в американской тюрьме за мелочь простую, за шлепок по лбу дочери Зильбермана.
— А это ещё кто такой? Не президент Америки, нет? Президент у них вроде другой…
— А это, ваше императорское величество, сущность будет повыше президентской! — Толстой-Американец надел парик и снова стал вышучивать смысл разговора. — Этот Зильберман из тех, кто за верёвочки дёргает и президента Америки, и всех присных его…
Тут в дверь кабинета просунулся секретарь. При виде грозной императрицы секретарь закрыл глаза, но протараторил:
— Секретная экспедиция докладывает, ваше величество, о прибытии из Тобольска тайного возка с государственным преступником. Куда велите его поместить?