— Бомбами погоните? — подленьким голосом вопросил Фаре де Симон. — Как во Франции?
— А придётся — так и бомбами погоним, — человек в спальне снова закашлял, засопел соплями в носу, долго прочищал носоглотоку. — Скотское быдло всегда силой гонят в светлое будущее. Хоть бомбами, хоть вожжами, хоть дрынами. Быдлу всё равно. Для него же будущего всё равно нет. Ни светлого, ни тёмного. Это только у нас есть будущее…
Фаре де Симон — иезуит опытный, и мог бы по поводу будущего много чего возразить. Но, во-первых, у него отчаянно болела голова после ямщицкого удара. А во-вторых, там, в его кабинете, невидимый для слуг, укрылся самый страшный человек в нынешней Европе — господин Халлер. Про него тишком говорили, что если им определено, что на папском троне в Ватикане должна сидеть баба, то баба и будет сидеть…
Что-то сиротно и маятно стало Фаре де Симону от того кашляющего голоса. Забежал слуга с очередным ледяным компрессом на голову. Но иезуит только подмигнул ему, оттолкнул ледяную повязку и дёрнул головой в сторону встроенного шкафа. Слуга нарочно забренчал тазом, разбил кувшин, иезуит начал громко ругаться, и под ту ругань слуга налил половину венецианского бокала рома, да подсластил его сладкой мадерой.
Фаре де Симон с наслаждением выпил и тут же заел выпитое кусочком горького шоколада. Слуга поспешно вышел…
— Тьфу! — прокашлял голос из кабинета. — Ром и сладкая мадера, и это ты пьёшь вместе? Тьфу! Помрёшь ты от опухоли печени, подлец.
— Лекарство… — попробовал оправдаться Фаре де Симон.
— Ладно. Пусть будет лекарство. Мне жить, тебе умирать. Я, собственно, приехал к тебе не охи твои слушать и не соболезновать. Я приехал к тебе, чтобы через год ты вытряс из этой страны четыреста фунтов золота!
Фаре де Симон икнул. Но сдержался повторить икание и придушенно проговорил:
— Но с этой страны нашим кагалом определено собирать только по двести фунтов золота. И этот вес еле набирается! Откуда же мне то золото вынуть, чтобы удвоить приход, господин?
— При Петре Первом, императоре этой гнилой империи, князь Гагарин вывез из Сибири более тысячи фунтов золота, так что не ври мне про отсутствие жёлтого металла…
— Но князь Гагарин в Сибири рыл могильные курганы, тем и озолотился! И тем же царём Петром повешен… без головы! Нету теперь в Сибири тех курганов, нету там золота!
В кабинете резко скрипнуло кресло. Послышались шаги. Бархатный занавес, что прикрывал дверь, чутка отошёл в сторону.
— Мы заказали в Англии пятьдесят купеческих судов, двухмачтовых, да в Голландии столько же. Да в Америку послали мастеров добрых, чтобы и там строили нам купеческие корабли. Скоро начнётся великая торговая война. И тот, кто владеет кораблями, тот будет владеть миром. — Штора упала, теперь заскрипел засов потайной двери. Тот, страшный человек, господин Халлер, снова откашлялся. Собрался уходить по чёрной лестнице, но договорил мысль:
— Мы строим корабли в кредит. Заплачена нами уже треть суммы. Ещё треть денег я требую с тебя. Вот такой я негоциант.
— Обожди уходить! — закричал в голос, сквозь разбитую челюсть Фаре де Симон. — Дай мне хоть совет, где мне искать это золото!
Там, в кабинете, человек перестал скрипеть потайным затвором двери, ведущей на чёрное крыльцо дома Фаре де Симона. Выругался пастушьими словами своего пастушьего языка, прошипел:
— У людей, где же ещё? Тебя же учили, каторжанин, что деньги бывают только у людей…
Иезуит почуял, как у него перестало биться сердце. Он кинулся к кабинетной шторе, запутался в ней, закричал:
— Но мне не найти таких людей с такими деньгами!
— Да ты об них каждый день спотыкаешься!
— Об деньги?
— Об людей, порка мадонна миа!
Вот, пошла уже итальянская ругань. Не надо бы так сильно злить барона Халлера, но ведь приходится.
— Не носят здесь люди деньги…
— Врёшь, носят!
Там, в потайной комнате, человек, простывший до соплей в Петербургском климате, снова заскрипел креслом. Фаре де Симон вытер лоб подвернувшейся тряпкой, не заметив, что это была его окровавленная рубашка. По лицу его, наискось, пролегла полоса своей же крови.
— Ладно, — пробурчал страшный человек барон Халлер, — тебе скажу, тебе можно, ты здесь прижился, и тебя уже бьют, как своего, питерского человека. Внимай крепко, повторять не стану.
— Внимаю, господин! — обрадовался Фаре де Симон и приложился прямо к горлышку литровой бутыли с ромом. От рома на четверть часа легчала боль в голове. — Внимаю…
— В этой стране, по спискам наших осведомителей, 18 тысяч офицеров в действующей армии, офицеров разного ранга и разного статуса, не считая прапорщиков и прочей мелюзги, вроде фельдфебелей…
— Офицеры здесь вечно безденежные! — весело выкрикнул Фаре де Симон и тут же схватился за треснувшую челюсть. В голове его будто стекольная бутыль лопнула, тыкнув во все стороны осколками. Такая острая кинулась в голову боль.
— Вот это нам и хорошо, что безденежные… и то нам хорошо, что здесь их заставляют кормиться и одеваться по форме за собственный счёт. Короче, сделай так — сними рядом со своей лавкой тихую квартиру с отдельным входом. И создай здесь… нет, не ломбард, не контору ростовщика, а создай ты здесь… э-э-э… «Союз борьбы за освобождение офицерского класса»… Нет. Не то. Это пока рано. Создай ты здесь «Союз спасения». Да, пусть будет так: «Союз спасения». Это русские свиньи поймут. У них артель в чести, так вот, ты под русскую артель и сработай. То есть в этом обществе будет как бы касса взаимной помощи, артельной помощи. И смотри мне, чтобы никаких процентов не брать!
— А я тогда не понимаю, как это — касса, и без процентов?
— А ты внимательно слушай. Пусть офицерики здешние по рублю скинутся в эту кассу. И более уже никаких с них поборов — не брать! А когда станут тебе в ту кассу рубли вносить, ты списочек подробный составляй, кто таков, какого звания, откуда родом, какой полк и прочие данные — женат, не женат, дети есть или нет, дом есть или нет, да всё под офицерскую личную роспись… Понял? Сообразил?
— Про список я сообразил, господин. Но русские офицеры здесь, это не итальянцы и не немцы. И не французы какие-нибудь. У них вера в слово безграничная. Список мой они могут и порвать…
— Не порвут. Ибо ты к этому делу стороной-стороной, да приставь Мишеля Черкутинского, лепшего друга принца — цесаревича Александра. Мол, это он, принц Александр, посоветовал такую артельную кассу открыть, для поддержки и помощи русским офицерам, да, упаси Бог, без всякой публичности… Мишка на это дело пойдёт, я прикажу… Кому деньги на мундир надо — давай из кассы двадцать рублей. Кому на сапоги, кому на лошадь, всем давай, хоть по сто рублей, отчёта не спрашивай…
— Да как же так? Внесёт офицерик рубль, а ему без процента и без срока давать двадцать рублей? Или даже сто? Я же с такой кассой такого «Союза благоденствия» через неделю в разорение уйду! Или свои мне деньги вкладывать? Я с ума не съехал…