— Он убил одного из наших, — обвинил Торгисля чубатый Велига.
— Я предупреждал вас! — прорычал Сигурд, встав на сторону своего земляка против славян. — А теперь отвали!
Дружинники разошлись по своим лавкам. Сначала варяги, а потом и славяне. На носу остался стоять с топором наготове лишь Торгисль. Гребцы напряженно наблюдали за ним со своих лавок. Наконец сел и Торгисль, лицом к вероятным противникам. Он демонстративно положил топор перед собой. За его спиной жались друг к другу Олаф и Астрид. Рядом с Торгислем устроились Хальфредр и Уис-музыкант. Сигурд сидел спиной к правому борту, между родственниками и своей чуть было ни взбунтовавшейся дружиной.
Туман и штиль. Туман и штиль…
Торгисль дремал, положив голову на борт. Он хотел спать, но не мог уснуть. Ладья покачивалась на волнах, в такт этим покачиваниям по палубе каталась маленькая деревянная бадейка, скрепленная железными кольцами. Норвежец встал и на ослабевших ногах добрался до нее. Он остановил ее движение и поднял. Нестерпимо хотелось пить.
Очнувшийся Сигурд наблюдал, как его земляк наклонился с борта и зачерпнул воды деревянной емкостью. Торгисль приготовился сделать небольшой глоток соленой гадости, чтобы хотя бы просто промочить пересохшие горло и рот. Но вода не была соленой. Даже наоборот: вода была вкусной, как молоко матери!
Сигурд наблюдал, как жадно пьет Торгисль и тихо засмеялся. Проснулся Олаф. Мальчик увидел, как Торгисль протянул бадейку его дяде, жестом предлагая попробовать. Бадейку перехватил Велига.
— Смерти нашей хочешь? — спросил чубатый и отпил.
Он вздохнул и осушил бадейку до дна. Потом поднялся, повернулся к Сигурду и сказал:
— Пресная вода!
Сигурд выхватил у него бадейку, зачерпнул воды сам и отхлебнул
— Это речная вода! Должно быть, мы в устье Невы. А река — это берега, ребята!
Проснувшиеся дружинники с новой надеждой принялись всматриваться в кромешную мглу.
Наутро туман поредел, и стали видны дремучие леса невских берегов.
— Весла в воду, сонные куры! — скомандовал Сигурд. — Неву пройдем, а там и Ладога не за горами!
Глава 17
Хольмгард… Кенугард…
В Хольмгарде, который местные называли Новгородом, Сигурд Эйриксон скрыл ото всех, что привез из Эстланда не только дань за три года, но и наследника великого норвежского престола. Воевода снарядил в Кенугард караван плоскодонных речных ладей-шитиков. В них погрузили дань, что платил новгородский князь великому киевскому князю Святославу Ингварсону. С ними в Кенугард он отправил свою сестру Астрид, племянника Олафа и Скальда с Уисом-музыкантом. Торгисль остался служить в дружине князя Вальдемара вместо убитого им Бивоя.
— Астрид, сестра моя, — говорил воевода Сигурд. — В Хольмгарде вас могут найти убийцы, подосланные ярлом Хаконом Могучим, а в Кенугарде, у князя Святослава Ингварсона, ты вырастишь Олафа в полной безопасности.
Десятиметровые ладьи-шитики преодолели озеро Ильмень, а оттуда поднялись вверх по реке Ловать. У Смоленска в весеннее половодье притоки Ловати и Западной Двины подходят друг к другу на расстояние семь километров. Их преодолели волоком. А дальше спустились на юг по Западной Двине в Днепр.
— Смотри, Олаф, видишь приток? — показал налево купец Гостята. — Это Десна, по-нашему значит Правая. Самый длинный из притоков Днепра.
— Какая же она правая, если она слева? — высказал недоумение Олаф.
— Вот ты несмышленыш! — воскликнул Гостята. — Это для тебя она слева, а для гребцов-то справа! Десну прошли, тут и до Кенугарда недолго осталось.
В Кенугарде, который местные называли Киевом, норвежские гости застали великую скорбь: при возвращении из похода на Болгарию Святослав Игоревич был убит печенегами на днепровских порогах. Княжеством правила его мать — пятидесятидвухлетняя княгиня Ольга. Так было всегда: Святослав все время проводил в военных походах, а в Киеве заправляла его властолюбивая мать, вдова убитого древлянами князя Игоря. Она вырастила сына, а теперь и внуков. Юридически великий княжеский престол перешел к старшему из них — Ярополку, но кто такой семнадцатилетний князь Ярополк против великой княгини Ольги?
Так рассуждала вдова конунга Астрид, когда прямо с пристани направилась со всей своей челядью прямиком в терем Ольги, где и раскрылась, кто она такая и что ее сын — наследник великого норвежского престола Олаф Трюггвасон.
Ольга — властная женщина в фиолетовой тунике до пола и темно-синем платке, удерживаемом на голове серебряной диадемой, — велела подвести к себе девятилетнего мальчика.
— Говорят, что ты сын конунга Норвегии? — строго спросила великая княгиня по-норвежски.
Она смотрела на Олафа прямо, сердито, будто собиралась покарать его неведомо за что. Оробевший Олаф молчал. Ольга хмыкнула, прошла к лавке у стены и села, опершись руками о лавку.
— Знаешь меня? — опять обратилась она к мальчику на его родном языке.
— Кто тебя не знает? — наконец нашелся Олаф. — Хельга ты, княгиня, вдова Ингвара Рюриксона.
— Говорят, ты греческие книги читать умеешь? — чуть сварливо спросила княгиня.
— Умею, старый грек научил, Буртси его звали, а по-гречески — Мефодий.
— А по-нашему, по-славянски тоже можешь? — продолжала расспрос Ольга на местном наречии.
— Тоже могу! — ответил ей Олаф.
— Тоже грек научил? — поинтересовалась княгиня.
— Нет, купец Гостята, здешний, тот, с кем мы из Новгорода приплыли.
— Чему еще обучен?
— Коней люблю.
— Коней все любят.
— Стрелы мечу.
Ольга встала, в руках ее неизвестно откуда оказался кинжал.
— А нож? — спросила она и подала мальчику оружие.
Олаф взял в руку обоюдоострый нож, оценивающе взвесил его и с силой метнул в деревянную стену. Клинок вонзился, завибрировав.
— Ах! — порадовалась княгиня. — У варяжского конунга и петушки яйца несут!
«Крута… — подумал Олаф. — Крута княгиня Ольга. Таких, как я, полон двор у нее».
* * *
Однажды погожим летним деньком пошли Олаф с Хальфредром Беспокойным на Подол, на торжище. Олафу очень нравилось это место. Чем здесь только не торговали: из Византии везли вина, пряности, стекло, парчу; из Прибалтики — янтарь; из Новгорода — меха соболей, куниц, выдр и бобров, льняные ткани, оружие; с Волыни — хлеб, мед, воск, смолу, шерстяные ткани.
— Кто поборет медведя?! — вдруг раздалось в толпе.
Это на ярмарку привели ручного бера, который был ростом с человека, если становился на задние лапы.
— Я! — вызвался какой-то удалец с золотыми кудрями в простой холщовой рубахе по колено.