Чужая дочь - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 11

Ужас, конечно… Но Говоров теперь работает в горкоме… наверное, ему помогут с ремонтом. И няньке, между прочим, здесь куда легче найти комнатушку, чем в городской квартирке!

Там, на крыльце, хохотал Говоров, что-то лепетала Лиля, верещал очень довольный «сказочным замком» Котя.

Маргарита покорно вздохнула и пошла к ним.

* * *

Спустя шесть лет никто и вспомнить не мог, что этот дом стоял когда-то чуть ли не в руинах. Сияли стекла, особую красоту и изысканность придавали восстановленные витражи, причудливые башенки украшали крышу, роскошная терраса выходила в сад, а перед фасадом, у крыльца с ажурными перилами, расстилалась огромная клумба, на которой цвели лилии. Именно к ней первым делом бросилась восьмилетняя девочка в школьной форме, только что появившаяся из-за угла в сопровождении няни Варвары Трофимовны. Всю дорогу из школы девочка весело рассказывала о том, что завтра после уроков класс пойдет на экскурсию в ботанический сад и что там, очень может быть, удастся увидеть новые сорта лилий. Она обожала эти цветы, в честь которых была названа, и лучшим подарком для нее были луковицы новых сортов. В этой болтушке с косичками было совершенно невозможно узнать ту стриженную наголо девочку, онемевшую после контузии, какой она впервые попала в этот дом. О той малышке напоминали только ясные светлые глаза и родинка на щеке. А между тем это была она, Лиля Говорова!

Лиля присела на корточки перед клумбой и осторожно коснулась лепестка нежно-розовой лилии.

– Смотри… Маргаритка расцвела!

Варвара усмехнулась. Лиля все свои цветы называла женскими именами и разговаривала с ними, как с живыми людьми. Ну и конечно, самая красивая была названа именем Маргариты Говоровой.

Красавицы неописуемой!

– Какая ты у меня милая, – прошептала Лиля. – Какая ты у меня ласковая!

Варвара тихонько вздохнула. Вот уж какой-какой, а милой и ласковой хозяйку не назовешь. Но Лилечка ее обожает. Молиться на нее готова!

– Ты моя Маргаритка, – приговаривала Лиля. – На маму будешь похожа! Станешь такой же красивой, как моя мама!

Варвара снова вздохнула и пошла в дом.

Странная женщина Маргарита Васильевна! Сына Костю обожает, пылинки с него сдувает. Избаловала вконец. На дочку ноль внимания. А девочка-то какая чудесная – сама чистая лилия! Еще ладно, что отец, товарищ Говоров, на дочку не надышится. И за себя, и за мать ее любит. Ну и Варвара, и Егорыч, личный шофер Говорова, души в ней не чают.

При воспоминании о Егорыче Варвара печально взглянула на настенный календарь. На днях уехал Егорыч в отпуск, к родне в деревню, а без него в доме как без рук, ей-богу! Хозяин-то вечно на службе, Костик в школе, да и не станешь же хозяйского сына или самого хозяина просить починить сломанную табуретку или прочистить дымоход! А Маргарита ворчит, что из печки в столовой дымом тянет. Когда же Егорыч-то вернется, уж скорей бы!

* * *

Поезд, которым добирался Егорыч, был из тех послевоенных «пятьсот веселых», собранных из старых пассажирских вагонов и военных теплушек, которые вовсю шустрили по всем железным дорогам страны. Ходили они без особого расписания, однако каким-то хитрым образом люди всегда знали и во сколько этот хитрый поезд на станцию прибывает, и когда отправляется.

На самом деле пошло это название от какого-то пятьсот восьмого поезда. Уж никто и не припомнит, по какому маршруту он ходил, однако то стоял бесконечно долго, пропуская скорые да товарняки, то несся как бешеный, да так, что от тряски у пассажиров душа вон. Так и окрестил его народ «пятьсот веселым». А потом так же стали называть все «народные» поезда, ходившие вне всякого расписания.

Ехать оставалось еще двое суток, на станции Хладово предстояло простоять самое малое час, и Егорыч решил сходить в чайную. Все пироги, которые испекла ему на дорогу Варвара, он уже приел, остался только черствый хлеб. Теперь небось не война, чтоб только сухарю радоваться, можно в чайной и пельмешек поесть, и винегрету…

Поезд остановился, народ посыпался из вагонов – кто размять ноги, кто за нужным делом, кто поесть.

Егорыч заспешил к зданию вокзала.

Уже семь лет после победы прошло, большие города отстраивались, украшались, хозяйство налаживалось, а здесь, в глубинке, по-прежнему было не найти ни дорог, ни особой чистоты.

Ох и в обшарпанном же строении разместился Хладовский вокзал! Вокруг все позаросло бурьянищем, из которого разило, как из сортира. Видать, проезжий люд вовсю использовал это место для удовлетворения естественных надобностей. Поглядел на это Егорыч, повел носом – да и раздумал в чайную идти. Страшно подумать, чего там подают! Однако же одноногий инвалид застрял в дверях, Егорыч помог ему протащиться через разбитый порог на костылях, довел до пустого столика, морщась от густого табачно-водочно-пивного духа, и двинулся было к выходу, решив продержаться до конечной точки своего маршрута на хлебушке да кипяточке, как вдруг его взгляд, рассеянно скользнувший по буфетной стойке, так и замер.

Худенькая буфетчица в кружевном передничке и наколочке на пышных волосах, окружавших ее бледное лицо буйным светлым облаком, взяла у покупателя деньги, бухнула на стойку две пивные кружки. Вид у нее был заморенный, взгляд безучастный.

Егорыч смотрел, глазам не веря.

Не может быть такого сходства… Правда, у той девушки была пышная коса, но вокруг головы таким же светлым облаком реяли кудри, которые было не удержать никакими шпильками и приколками, пилотка с них вечно сваливалась…

Да не может быть!

Или может?

– Таська? – не выдержал он. – Ты, что ли?

Девушка подняла усталые глаза – серые, ясные… Ох, насмотрелся Егорыч в такие же глаза за последние годы, только те глаза были веселые, а не грустные, любопытные, а не равнодушные, живые, а не погасшие, сияющие – детские!

Лилины глаза.

Лили, дочки Таськиной.

Погибшей Таськи…

А она, выходит, жива?!

Выходит, так…

Тася шепнула что-то на ухо напарнице, показывая на Егорыча, но все внимание той было всецело поглощено очередью, пивными кружками, рюмками «беленькой», влажной, липкой мелочью и замусоленными денежными бумажками, поэтому она только покладисто кивнула.

Тася выбралась из-за стойки, подвела Егорыча к столику в углу, под табличкой: «Служебный. Не обслуживается!» – и села напротив, комкая фартук и поглядывая на старинного знакомца не то с радостью, не то с опаской.

Он расстегнул верхнюю пуговку рубашки – жарко было, душно, дым так и висел в воздухе. Кругом галдели во весь голос, силясь перекричать репродуктор.

– Таська, – усмехнулся Егорыч, – как же ты тут, в таком шуме-гаме?

Она вяло махнула рукой, и голос ее звучал вяло, устало:

– Да я как-то… Я сначала плохо слышала из-за контузии, а потом привыкла. – Обвела равнодушным взглядом людскую сутолоку: – Тут жизнь кипит, люди меняются. Так и не замечаешь, что ты одна. У меня же после войны не осталось никого.