Меня ознакомили с местными суеверами так подробно, что впору написать книгу сказов и сплетен – с упором на последние! Добавлю: Дубравь и окрестности со мной тоже ознакомились. Совершенно все знали в лицо! При встрече вели себя разнообразно: одни почтительно здоровались, другие перебегали улицу и прятались, а были и те, кто плевал через плечо, сыпал под ноги соль, шептал молитвы или проклятия.
Особо впечатлительный и по-своему богобоязненный писарь угостил меня яблочным соком, щедро сдобрив питье выжимкой аконита. Если б не Дымка, я бы до срока убралась за порог… А так – сок разлился сам собою, и стало одной сплетней обо мне больше. Нет, двумя: писарь проснулся заикой. Пришлось серьезно поговорить с Дымкой о прощении и великодушии как критически важных качествах призрачных котов, чтобы мир… не обезлюдел. Дымка выслушал – и пропустил мимо ушей с чисто кошачьей грацией. Спасибо ему уже за то, что никто из сплетников не помер! Даже не пожаловался. Зато в каких-то три дня, а вернее три ночи, слухи обо мне иссякли. Я вздохнула с облечением… и пообещала себе жить потише. Разве я правильно прячусь от злодеев, сменив имя, но создав шум на всю округу?
Впрочем, уезжать я не собиралась. Уже нет сомнений, меня ловко направили в Дубравь. Значит, за мной приглядывают. И явно оберегают, то есть мои покровители – не враги мне, а еще они люди умные и влиятельные. Если так… Дымка ли был причиной исчерпания слухов? Не знаю и не буду выяснять. Главное – слухи уничтожены, могу жить и радоваться. Дом Винки мне почти родной, я всегда мечтала о семье, большой и дружной. Дымка счастлив, он обожает цветники. Могу я отдохнуть? Могу же? Ведь меня найдут и оповестят, если что.
В дверь постучали посреди ночи. Я не сразу услышала, спала крепко, а вот Дымка явился немедленно. Он такой, то дни напролет рядом, то ныряет в тень, глубоко… И мне делается холодно, зато, когда он возвращается, душа согревается, и в комнате витает запах можжевельника. Этот солнечно-летний аромат и разбудил меня посреди осенней ночи. Я зевнула, потянулась – и в дверь снова постучали.
– Ну, кто? – буркнула я намеренно невежливо.
Второй фразой – убедившись, что это не пацан – я собиралась усугубить грубость. Младший из Лукиных порой не спит, просит рассказать про столицу, волков из корпуса, про Ваську-художника. Отказать невозможно, мне эти рассказы самой нужны и дороги.
– Как бы объяснить? Юна, возможно, вы помните… – за дверью притихли, выбирая пояснение.
Я обернулась к Дымке. Премудрый кот намывал гостей аж в две лапы! Он обожает безобидные приметы, старается соответствовать и прямо сейчас намекает: да, ты права, ты угадала!
– Колобок? Эй, ну ты вообще зачерствел, так долго катался невесть где! Это же ты? Эй, отвечай! Яков! Я сейчас оденусь, не пропадай! Не смей пропадать!
Хотелось прыгать на одной ножке и визжать от радости. Я вскочила – и в минуту была готова на выход. Два года назад… два с половиной скоро накопится, да? Тогда он был чужак, выползок и все такое. А сейчас – другое дело! У меня куча вопросов! Мне надо столько рассказать! И просто убедиться, что он жив, цел.
Я рванула дверь, распахнула настежь, – и увидела Якова. Слишком взрослого, чтобы быть пацаном из снов. Слишком настоящего… Но я упрямо вглядывалась, пока не нашла ту сумасшедшинку вечного недоросля, что тлела на дне рассудительного, спокойного взгляда.
– Узнала? Я настолько приметный? – Яков поднял выше руку с фонарем и заодно отгородился от моей назойливой внимательности. – Не думал, что меня ждут. Больше того, сперва я сам верил в свое же обещание не искать встреч.
– Так нечего было сниться! И всякое вытворять… сколько ты людей угробил во снах, подумать страшно. И сам угробился, вообще безобразие. И тот мальчик, солнечный: мне надо знать, он выжил? Эй, расскажи немедленно! И твои волчата, как они прожили жизнь? Не совсем ведь одичали?
– Вот почему вернулась память. Сны мы смотрели вдвоем, – Яков опустил фонарь, привалился плечом к стене, зажмурился. – Бесы-беси, я бы не явился запросто, если б догадался! Стою тут… голый. Опять! Нет, теперь я хуже голого червяка у норы, теперь вся душа наизнанку.
– Да ладно, – я, пьяная от радости, ткнула гостя локтем. – Эй, это ведь ты спрятал меня в Дубрави? Молодец, место расчудесное, люди добрейшие и цветов много.
– Все так, – хмурясь и делая шаг назад, признал Яков, глядя куда угодно, лишь бы мимо меня. – Бесы-беси… Юна, вы… то есть не мог представить, что при второй встрече на ты перейдешь ты. Тьфу, что я горожу! Юна, ты совершенно не похожа на барышню, которую я ожидал увидеть. Ты изменилась. Это упрощает разговор и страшно усложняет само общение. Бесы-беси! Ну я и влип.
– Не сбежишь, потому что я тебе пригожусь, – на ум вдруг пришла сказочка о дураке и его попутчиках, которые присоединялись с этим самым обещанием пригодиться. Прежде оно не казалось мне похожим на угрозу, а вот Яков вздрогнул.
– Бесы-беси, – задумчив проговорил он. – Юна, я не готов к такому повороту. Это мои сны. То есть даже и не мои, а Локки. Я не отождествляю себя и Локки. Но вдруг из меня полезли его присказки. Стоило бы уйти, привести мысли в порядок и лишь затем вернуться, чтобы трезво все обсудить. Но времени нет. Там беда, – Яков неопределённо указал в ночь. – Мы подготовились ко многому, но не к такому же! Оно непосильно людям. Сейчас оно готовится нажраться досыта… человечиной. Мешают двое, это наверняка. Норского, впрочем, уже могли смять. Сейчас надеюсь на Яркута.
– Так, – я нырнула в комнату, схватила сумку, готовую постоянно, меня ведь зовут когда угодно, и всегда кричат, что дело неотложное. – Пошли.
Яков ждал на прежнем месте и не дышал, кажется. Вот он, настороженно глядя мимо меня, сощурился, отодвинулся по стенке.
– Юна, там бродяга. Видишь?
Я обернулась и неуверенно кивнула. То есть Яков видит Дымку и так грубо обзывает? Хм, надо же: Дымка прикидывается котом усерднее обычного, играет с хвостом и старательно не замечает свеженамытого гостя.
– Дымка не бродяга, он домашний. Мы решили, что он – призрачный кот.
Яков сквозь зубы выдохнул. Поправил шейный платок. Одет выползок – наконец-то я заметила – стильно, по-столичному. Значит, врос в мир, и наверняка с документами все отлично.
– Ладно, домашний, – чуть спокойнее отозвался Яков. – Скажи ему, я не враг.
– Дымка, это Яков, он хороший, – послушно выговорила я.
Дымка шевельнулся, потянулся… и оказался сразу на плече. Хвост распушил. У меня из-за осенней погоды горло побаливает, вот он и старается, греет.
– Ладно, домашний, – повторил Яков. Ссутулился, отвернулся и пошёл прочь. Я заспешила следом! – Лукиных предупредят, что ты уехала по делам. Не переживай хотя бы о них.
– А Вася? А…
– Мы постараемся успеть. Есть надежда, раз я с вечера здесь, в Дубрави. Это счастливый случай, хотя вообще-то я часто бываю тут.
– Приглядываешь?
Он промолчал. Я прикусила язык, мысленно ругая себя за бестактность. Зачем взялась нахально, совсем не в своей обычной манере, провоцировать человека на крайнюю искренность? И уняться не могу, рядом с Яковом я – пьяная, и для меня любое море проходимо посуху: ведь на руках перенесут! Уф, до чего я додумалась. Аж щеки горят. С ума я, что ли, соскочила? Мы знакомы два с лишним года. Мы знакомы ближе, чем близнецы: я знаю сны Якова, движения его души, потаенные страхи и надежды… Я привыкла с ним молча спорить и молча же соглашаться. И вот мы рядом, по-настоящему. Я дышу прохладным туманом, глотаю осеннюю сырость, пробую трезветь. Не успеваю: у ворот экипаж. Яков, как средневековый рыцарь, подает мне руку, помогает забраться внутрь и сам занимает место напротив.