Утраченный дневник Гете - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Горелик cтр.№ 8

— А где же раньше Елизавета Григорьевна жила? — спросила любознательная Леля.

— В коммуналке! — ответила Мила. — Мне Соня показала как-то, на улице Ленина — мол, в этом доме раньше Елизавета Григорьевна жила, на втором этаже, в коммунальной квартире. Угловой дом возле Блонье — ну, тот, где Левонины живут. Там, говорят, такие страшные коммуналки были, совершенно без удобств…

— Ну уж! — не поверила Леля. — Стал бы тебе Дюруа в страшной коммуналке жить! Помнишь, какой он был?!

Все заулыбались. Представить себе Георгия Владимировича Левонина по прозвищу Жорж Дюруа живущим без удобств было невозможно. Коренные смолянки Леля с Наташей помнили его появление в городе в конце 1950-х. Они еще в школе учились, но его заметили: этот высокий красивый мужчина с такой породистой внешностью обращал на себя внимание. Его быстро начали узнавать на улице и прозвали Жорж Дюруа, по имени героя Мопассана. Широкой известности способствовала не только импозантность Дюруа, но и история его появления в городе. Он был вернувшимся эмигрантом. В Смоленске конца пятидесятых ни эмигрантов, ни даже иностранцев до Левонина не видели. И он вполне отвечал представлениям провинциалов о дворянах-эмигрантах: высокий элегантный красавец с бархатным голосом, уверенный в себе, прекрасно воспитанный, душа общества. Он сразу получил комнату на улице Ленина и был принят в пединститут преподавателем на кафедру французского. Смоленские дамы его обожали. Старшеклассницами Леля и Наташа часто встречали его в библиотеке, на спектаклях в Смоленском драматическом театре и на концертах. Ходили слухи, что у него роман с солисткой филармонии Зинаидой Заозерной. Их иногда видели вместе. Леля, поступив на иняз, получила возможность узнать его лучше: он вел французский как второй язык в той английской группе, где они с Милой Памфиловой учились. Французский он знал превосходно, но учить языку не умел. Или, может, не хотел, ленился. Он был сибарит. Это Леля помнила. На занятиях часто или самостоятельную работу давал, или приятно беседовал со студентками на какие-нибудь не относящиеся к занятиям темы.

— Ну, теперь-то Левонины, конечно, всю квартиру выкупили. Я была у них, буквально где-то с месяц назад, Ниночка пригласила. У них квартира отдельная и очень хорошая, — пояснила Наташа (она со вдовой Левонина была знакома по работе в библиотеке). — Но в том доме и сейчас еще остались коммуналки! Нина сказала, что даже у них в подъезде есть. Дом этот до революции, наверно, считался хорошим: красивый, в центре… Там богатые люди жили. А, кстати, вы знаете, что улица Ленина раньше Пушкинской называлась?!

— Конечно! — почти хором ответили Мила с Лялей. А Мила продолжила:

— Не знаю, где до революции жила Елизавета Григорьевна, она скрытная была, боялась всего, мало о себе рассказывала. Возможно, в этом же доме — на Пушкинской, а может, нет. Но что потом жила в коммуналке на улице Ленина, это она сама говорила.

Весна, пришедшая в Смоленск после затянувшейся до середины марта метельной и льдистой зимы, тоже долгое время не радовала теплом. Уже и май четырнадцатого года нового, все еще загадочного, пугающего и манящего двадцатого века наступил, а булыжная мостовая Пушкинской улицы — красивейшей в городе — покрыта сплошным бурым панцирем — ни травки нигде не проросло. Деревья — каждое в новомодном, сделанном в прошлом году по распоряжению губернатора обрамлении в виде высокой узенькой решетки — вдоль обоих тротуаров стоят ровненько, однако еще без зелени, только почки набухли. И на Блонье деревья все черные, земля с пожухшей с осени и еще не воскресшей, не зазеленевшей травой. Однако аллеи тщательно выметены, плотно присыпаны и утрамбованы крупнозернистым песочком; скамейки заново окрашены голубенькой краской. Они оживляют сад, напоминают о весне. Да и жандармы, стоящие с двух концов Блоньи в отмеченных кирпичными столбиками проемах, симметрично завершающих диагональную аллею сада, уже надели весеннюю форму с высокими, краснооколышными киверами.

Из окон Батуриных Блонья не видно, но на Пушкинскую в ее центральной части можно любоваться сколько угодно. В доме напротив на балконе сидит в кресле генерал Аблесимов, дремлет, держа в руках газету. В майский вечер совсем светло, хотя время близится уже к шести часам. По случаю воскресного вечера по Пушкинской прогуливается публика; преимущественно гуляющие господа направляются в сторону Лопатинского сада, изредка проезжающая пролетка вносит оживление.

— Господа, идите же чай пить! — это Ольга Павловна, мать Саши, зовет в столовую. Петр и Елизавета, брат и сестра Аргуновы, отворачиваются от окна.

С Александром Батуриным и его матушкой они знакомы давно, с детства. Много лет Сашин отец, коллежский асессор Николай Александрович Батурин, ныне, увы, покойный, снимал на лето дом в соседнем с Аргуновом селе Валуеве — с Аргуновыми тогда подружились семьями. Николай Александрович служил помощником начальника Смоленского почтово-телеграфного ведомства. Летом он значительную часть времени проводил с семьей на даче. Будучи в Валуеве, часто ездили, а то и ходили пешком в Аргуново, и не только в преферанс играть. Там, в Аргунове, и музицировали, и разговоры интересные велись.

Дети тоже подружились. Старшая из детей Аргуновых, Лиза, на два года моложе Саши Батурина. Разница в возрасте Александра и Петра составляла пять лет. Дружба вышла за дачные пределы, и молодые люди продолжили общение в городе. Последние четыре года Саша, впрочем, жил большую часть года в Москве, учился в университете. Петя же зимами квартировал в Смоленске, у своей тетушки, родной сестры отца, Анны Васильевны Муромцевой — в собственном ее доме на Большой Дворянской, недалеко от собора. Он оканчивал в нынешнем году гимназию.

Часто приезжала в Смоленск и Лиза. Она только в прошлом году вышла из гимназии, мечтала о Высших женских курсах, однако родители не захотели отпустить ее в малознакомый Петербург. В Смоленск же навестить брата и тетушку отправляли охотно. Анна Васильевна Петю и Лизу привечала с радостью, приглядывала за ними как за родными детьми. Муж ее, генерал Муромцев, был много старше, детей супруги не имели. Оставшись вдовой, Анна Васильевна жила одна в большом доме. Ее единственными близкими родственниками были брат, Григорий Васильевич Аргунов, и его семейство.

Нынешней весной Саша Батурин вынужден был оставить Университет. В Рождественский пост скоропостижно скончался Николай Александрович. Матушка Саши, Ольга Павловна, сильно загрустила, да и недостаток средств становился ощутимым. Ко времени описываемых событий Александр уже более месяца жил в Смоленске с матушкой. Он устроился инженером в то самое почтово-телеграфное ведомство, где прежде служил его отец.

Петя Аргунов нынче заканчивал гимназию, сдавал экзамены за последний класс. Дружба с Сашей — уже взрослым и таким умным — ему льстила. Петя давно, с отроческих лет, находился под влиянием старшего друга. Саша охотно принимал его поклонение, тем более что и ему нравилось общаться с Петей: этот подросток был не по годам развит.

Лиза, будучи старше Пети на три года, по возрасту тоже отставала от Саши. Батурин являлся непререкаемым авторитетом и для нее. Конечно, в отличие от Пети, она не обсуждала с Сашей естественно-научные проблемы. Зато они много говорили о поэзии, особенно немецкой. Лиза иногда осмеливалась даже делать Саше замечания по поводу его переводов из Гейне и Гете.