– Я выкуплю его, – бормотал Том, – и он снова станет моим. У меня достаточно денег, поэтому с этим все будет в порядке.
Он сморщился. Чтобы найти Бибидо, у него был только один выход: наняться работать на плантацию.
Том решил первым делом найти здание усадьбы и свернул на широкую тропу, которая серым шрамом рассекала заросли сахарного тростника.
Он словно попал в другой мир. Ни малейшего дуновения. Воздух здесь словно сгустился, делая жару невыносимой.
Том тяжело дышал и часто останавливался, чтобы передохнуть. Он, здоровый молодой человек, привыкший к тяжелой работе, чувствовал, что вот-вот потеряет сознание и упадет в обморок. Возможно, из-за недостатка воды. А может, и нет. Что, если он серьезно болен? Во всяком случае, он больше не слышал пения рабов и вообще уже ничего не слышал. Ему было все равно, куда идти – направо или налево. В этих зарослях было легко исчезнуть навсегда, по крайней мере до начала уборки урожая.
Тому казалось, что он находится на дне моря. От нехватки воздуха теснило и жгло в груди. Он присел на корточки и, с усилием разлепив губы, в отчаянии выкрикнул свое имя. Но тростник заглушал все звуки: его крик, едва сорвавшись с губ, затих в то же мгновение.
Том лег на спину, тяжело дыша. Воды, хотя бы немного воды. Но он уже давно жадно выпил ее всю, до капли, ничего не оставив.
Закрыв руками лицо, Том впал в забытье. Очнулся он из-за того, что под ним гудела земля. Он сразу же узнал этот звук. Это был стук лошадиных копыт.
Том прижал ладони к земле, ощущая ее вибрацию; всадник был уже довольно близко.
В этот момент он вдруг заметил толстую крысу. Она сидела между стеблей тростника и, обнажив свои желтые зубы, смотрела прямо на него.
– Совсем скоро ты станешь мертвой крысой, – шепотом пообещал ей Том.
Внезапно прямо перед ним вырос конь и, громко заржав, поднялся на дыбы.
Том в ужасе уставился на всадника, который предстал перед ним словно некое черное порождение преисподней, ставшее с конем одним целым. Всадник осадил коня, и тот загарцевал вокруг Тома.
На самом деле в облике мужчины не было ничего черного, кроме штанов для езды и промокшей от пота рубашки. Его кожа, равно как и заплетенные в косичку волосы, была белой, как козье молоко. И на фоне белого, без единой кровинки лица выделялись красные глаза с длинными светлыми ресницами.
Том хотел что-то сказать, но тут всадник выпрыгнул из седла. Он оказался очень худым и высоким. Широко расставив ноги, мужчина склонился к Тому.
– Что ты здесь делаешь?
Том откашлялся, но во рту так пересохло, что он не мог издать ни звука.
– Ты говоришь по-английски?
Том энергично кивнул.
– Да, сэр. Да, говорю.
– Поднимайся.
Том как можно скорее встал на ноги. Мужчина обошел вокруг него, осматривая со всех сторон.
– Откуда ты?
– Из кузницы под Порт-Ройалом, сэр.
– Что ты там делал?
– Помогал, сэр. Поддерживал огонь и…
– А здесь что ты делаешь?
Том был готов к такому вопросу.
Мужчина тем временем остановился позади него, и Тому пришлось повернуться, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Он ответил, что ищет работу.
– Работу? Какую работу?
Том развел руками.
– Все равно какую, сэр.
– Ты англичанин?
– Моя мать – англичанка, а отец – ирландец.
Лицо мужчины приблизилось к нему почти вплотную. Красные глаза смотрели на Тома со смесью равнодушия и презрения.
– Не выношу ирландцев. Они слишком много пьют, слишком много дерутся и постоянно лгут. Сколько тебе лет?
– Четырнадцать, сэр.
Мужчина смерил Тома тяжелым взглядом.
– Думаю, я не ошибусь, если скажу, что тебя также мучает жажда. Ирландцев всегда мучает жажда.
Том отвел глаза и попробовал облизнуть губы, но язык был как наждачная бумага.
– Такой гордый, что даже не желаешь сказать, что хочешь пить?
– Нет, сэр. Но вода, что была у меня, кончилась много часов назад.
– Как твое имя?
Том ответил, что его зовут Томом Коллинзом.
Мужчина подошел к коню и откупорил плоскую фляжку с водой, притороченную к седлу. Поднес горлышко к губам и принялся пить. Пил он долго и жадно; затем вставил пробку обратно, вытер рот рукой и забрался в седло. Все еще находясь спиной к Тому, всадник щелкнул пальцами и пустил коня шагом.
Том изо всех сил устремился за ним. Они свернули с дороги, покрытой гравием, на узкую тропинку, и всадник пришпорил лошадь.
Если вначале Тому еще хватало сил и воздуха, чтобы поспевать за лошадью, то теперь он отстал и очутился далеко позади. Он спотыкался, падал, поднимался и снова шел дальше, терял ориентир и находил его снова. Всадник постоянно менял направление, сворачивая то вправо, то влево, и явно кружил на месте. Наконец он снова выехал на гравийную дорогу. Том бежал, ориентируясь лишь на звук, и теперь был совершенно измучен. Лицо жгло, и болело в груди. Перед глазами все плыло, ноги подкашивались.
Том осел на землю. В глазах рябило. Он прикрыл их ладонью от солнца и далеко впереди различил расплывчатый силуэт всадника, который приближался к воротам с надписью «Арон Хилл». За ними находилась крупнейшая на Ямайке плантация сахарного тростника.
За большим белым зданием усадьбы находились хижины рабов-слуг. Были здесь также конюшня, два загона для скота и четыре барака с плоскими крышами, где жили рабы, трудившиеся на полях. Еще на плантации располагались мельница, сахароварня и три глинобитных домика.
В загоне рядом с главным зданием усадьбы стояло десять толстых ослов, неподвижных, словно высеченных из камня. Лишь хвосты их шевелились, отгоняя прочь назойливых мух.
Справа от усадьбы возвышалась маленькая деревянная церквушка со светло-голубой башенкой. Висевшие на ней часы слабо покачивались на ветру с недовольным скрипом.
Вокруг царила мертвая тишина.
Подойдя поближе, Том заметил нескольких пожилых рабов, которые подметали дорожки вокруг главного здания усадьбы. Тишину нарушал лишь шорох их метел. Сначала это занятие показалось Тому бессмысленным, но потом он догадался: этим людям уже не под силу работать на плантации, и для них придумали другое дело, чтобы они не бездельничали.
Том огляделся в поисках всадника, прошел вперед и скоро оказался возле лестницы, ведущей в господский дом. Рабы не обращали на него внимания. Том удивился, что на подметальщиках не было кандалов, но потом вспомнил: негры, которые долго проработали на одной плантации, состарившись, получали право не носить кандалов.