– Это все ты! Это ты, ведьма проклятая! Я все видела, что ты делала в лесу, и всем все расскажу! За что ты так с папенькой?!
До сих пор виню себя, что я не оказалась в тот миг рядом с подругой и позволила ей сказать это во всеуслышание. При Людмиле Петровне, Андрее, князе, некоторых соседях и прислуге. После этого сплетни и домыслы о смерти Эйвазова стали расползаться по округе с такой скоростью, что остановить их было уже невозможно. Подлила масла в огонь и Людмила Петровна, когда чуть позже возле гроба с телом при всех гостях устроила безобразную сцену, едва не бросившись на Лизавету с кулаками. Называя ее ведьмой и заявив, что это она сгубила мужа – и никто даже не пытался Ильицкую урезонить, делать это пришлось мне.
Однако не могу сказать, что я особенно сочувствовала Лизавете Тихоновне: в свете того, что я о ней знала, мысль об отравлении ею мужа вовсе не казалась нелепой. Но не по мне бросаться голословными обвинениями – мне нужны были факты и доказательства. Потому на первый же день после смерти Эйвазова я разыскала Андрея для серьезного разговора.
– Не хочу поднимать шума, потому решила посоветоваться сперва с вами. Как с врачом, – начала я, не зная, как лучше подступить к деликатной теме. – Я знаю, что доктор Берг не выражает сомнений, что причиной смерти Максима Петровича стала сердечная недостаточность, но… вы ведь первым осматривали тело. Скажите, не нашли ли вы признаков отравления? Хотя бы малейших, хотя бы намек?
Закончила я почти скороговоркой, потому что не в силах была вынести тяжелый взгляд Андрея.
– И вы туда же, Лиди… – вздохнул он так, будто бесконечно разочаровался во мне. – Я слышал об этих мерзких разговорах, об этой травле. Да и прислуга в доме словно с ума сошла – все мнят из себя сыщиков и строят версии.
– Андрей, дело в том, что у Эйвазовой и впрямь имелся мотив.
– Мотив… – хмыкнул он, – где вы слов-то таких понабрались?
Но он заинтересованно смотрел на меня и ждал продолжения, а я собиралась духом, чтобы рассказать все, что знала. Я должна быть откровенна с ним, потому что больше мне ждать помощи не от кого.
– У Лизаветы Тихоновны была… и, вероятно, продолжается связь с мужчиной, – выдохнула я.
– Что за глупости? – нахмурился Андрей. – С чего вы это взяли?
– Я сама видела, как они целовались, здесь, в столовой, – я, с неудовольствием вспомнив ту сцену, указала рукой на камин.
– То есть, Лизавета целовалась здесь с кем-то из домашних? – еще не веря, уточнил он. – С кем же – с Васей? С Мишкой? С Ильицким?.. – Я отвела взгляд, посчитав, что уточнять нет смысла. Андрей понял все верно: – Глупости! – снова нахмурился он. – Этого не может быть.
– И тем не менее! – с нажимом ответила я. – Вы понимаете теперь, что из этого может следовать?! Она собирает травы, делает из них отвары – говорит, что лечебные, но кто может знать наверняка? Ничего ей не стоило дать мужу яд… или даже давать этот яд постепенно, чтобы подорвать здоровье…
– Лидия, вы говорите ужасные вещи… мне не верится в это. Кроме того, я могу вам с уверенностью сказать, что никаких признаков отравления у Эйвазова не было.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно! – Андрей и глазом не моргнул.
Я испытующе смотрела в его глаза и вспомнила отчего-то, в каком оцепенении, не в силах собраться, стоял Андрей на пороге комнаты умирающего Эйвазова. Кроме того, не стоит забывать, что оканчивал он не медицинский университет, а лишь слушал медицинский курс в военной академии. Андрей замечательный человек, очень хороший! Но его профессиональные качества, кажется, не на высоте.
И едва ли раньше ему приходилось иметь дело с ядами, чтобы утверждать так безоговорочно.
– Андрей, – я мягко улыбнулась, – и все же очень прошу вас переговорить с доктором Бергом о возможности вскрытия тела Эйвазова.
– Я переговорю с Бергом, если вы этого хотите, – сдался он, утомленно покачав головой, – но поймите, что Людмила Петровна, Василий Максимович – они верующие люди. Они ни за что не позволят глумиться над телом…
Те и правда были против. С Натали я не говорила, разумеется, а вот Вася, посмотрев на меня тусклым, невероятно уставшим взглядом, сказал:
– Я понимаю, Лидия Гавриловна, но как-то это все… не по-божески. Поговорите с тетей – как она решит, так и будет.
По сути это означало, что он против, потому как убедить в необходимости подобной процедуры Людмилу Петровну мне казалось невозможным. Но все-таки я попыталась. Людмила же Петровна, лишь услышав страшное слово «вскрытие», суетливо начала искать глазами иконы и креститься. Обозвала меня безбожницей и нехристью, которая «как только смеет просить ее, православную христианку, о подобном». А после разрыдалась столь горько, что я и впрямь почувствовала себя скверно. Для Ильицкой брат долгие годы был единственным защитником и покровителем; она искренне пеклась о его здоровье всю ту неделю, что я провела в доме, проведывала брата по несколько раз на дню и сейчас едва пережила его кончину. Она любила его, как бы там ни было.
Но и я не сдавалась:
– Поймите, это необходимо! По-другому невозможно определить, был ли это сердечный приступ или нет…
– Да и гадать тут нечего! Отравила она Максимушку, отравила… ведьма проклятая! – разрыдалась Ильицкая пуще прежнего.
Я не уступала. Выждала, покуда она высморкается в совершенно промокший от слез платок, подала свежий и потом только сделала еще одну попытку достучаться:
– Гадать – это то, чем занимаетесь сейчас вы, Людмила Петровна, – жестче сказала я. – Зачем гадать, когда можно узнать наверняка – был ли убит ваш брат?!
– Наверняка? – Ильицкая снова всхлипнула, но в глазах ее отразилось что-то похожее на интерес. – То есть, доктор что же и яд сможет найти… у Максимушки?
– Да, – терпеливо повторила, – современная медицина способна на это. Главное, не затягивать со вскрытием.
Ильицкая снова вздрогнула, услышав ненавистное слово – а я себя за него отругала, поскольку та отвернулась к иконам и начала неистово креститься. Однако на этот раз Людмила Петровна довольно быстро справилась с собой. Старательно высморкалась и – внезапно успокоилась:
– Хорошо. Будь по-вашему. Ежели другого способа эту змеюку урезонить нет, то придется мне брать грех на душу…
Согласие родных было получено, и тем же вечером Андрей привез в усадьбу доктора Берга, ужасно недовольного, что его вызвали из дома в такой поздний час.
– Так это вы та девица, что уговорила Людмилу Петровну провести вскрытие? – грозно спросил он и смерил меня взглядом, в котором, однако, мелькнуло любопытство.
– Да, это я, Осип Самуилович, – стойко призналась я. – Прошу прощения, что отвлекли в такой час, но существуют немалые подозрения, что в крови Максима Петровича яд растительного происхождения, который, сами понимаете, обнаружить чем скорее, тем лучше.