– Сколько? – спросил лейтенант, опуская руку в карман.
– Я угощаю.
– Не пойдет.
– Феллингер рассказал о завещании Урсулы?
– Неофициально. Поместье делится на четыре части. Тридцать пять процентов идет Ричарду – на этом после трехлетних препирательств сошлись в конце концов Феллингер и Коэн. Еще двадцать пять идут на благотворительность по списку, представленному Урсулой, и оставшиеся сорок пять делятся между Эшли и Мариссой. Но эта последняя часть поступает в трастовый фонд, так что реальные деньги девочки получат через несколько лет.
– Кто попечитель?
– Не Ричард. Какой-то адвокат из фирмы Феллингера.
– Феллингер взял самоотвод?
– Тот, другой, – специалист по трастам и наследству. Феллингер якобы хотел, чтобы все было сделано правильно.
– И о какой отсрочке удовлетворения может идти речь?
– Деньги на основные потребности девочки начнут получать незамедлительно, но доступ к большим баксам получат не раньше, чем им исполнится тридцать. Потом, когда им будет по тридцать пять, траст ликвидируется, и они получают все.
– Сестры в курсе деталей?
– Феллингер полагает, что нет. И Ричард, и Урсула охарактеризовали дочерей как совершенно не интересующихся миром финансов.
– Значит, самый большой кусок получает Ричард.
– Повезло ему… Посмотрим, что скажет на это его бывшая подружка. А может быть, и ее муж.
* * *
День, начавшийся с той минуты, как я увидел тело Урсулы Кори на парковочной площадке, получился долгим, и когда мы въехали в Беверли-Хиллз, на город уже сошла тьма.
Домик на Норт-Мейпл-драйв, где проживали Траны, представлял собой двухэтажное строение с оранжево-розовой, в средиземноморском стиле, штукатуркой, подстриженной лужайкой и скромными клумбами с пальмами и бегонией. Соседние особняки разнились по степени винтажности. В сравнении с ними домик Транов выглядел дешевым.
После звонка в дверь на пороге предстал пожилой азиат невысокого, около пяти футов, роста. Был он в безукоризненно белой рубашке, кремовых льняных брюках и синих бархатных тапочках с вышитыми львами. В тонкой руке он держал последний номер «Форбс».
– Да? – Мягкий голос прозвучал почти по-детски.
– Лейтенант Стёрджис, полиция Лос-Анджелеса.
Его веки едва заметно дрогнули.
– Что-то случилось в магазине?
– Нет, сэр. Мы ищем Филлис Тран.
– Это моя дочь, но ее сейчас нет в городе. Могу я узнать, что происходит?
– Нам можно войти, мистер?..
– Альберт Тран. Покажите, пожалуйста, ваш жетон… да, конечно, входите.
* * *
Гостиная площадью тридцать на двадцать была обставлена полностью в американском колониальном стиле, причем многие вещи и в самом деле сохранились с того времени. Альберт Тран позвонил в оловянный колокольчик с золотой ручкой, и на зов отозвалась служанка в синей форме.
– Мой кофе, пожалуйста, Ирма. Вам, джентльмены?..
– Ничего, спасибо, – сказал Майло.
– Принеси сладости, Ирма. – На английском Альберт Тран говорил почти без акцента. Судя по четкой дикции, чтобы достичь этого, ему потребовалось немало потрудиться.
Служанка вышла, и Альберт Тран указал на обтянутую шелковой парчой софу цвета спелой вишни, а когда мы уселись, и сам опустился в обитое желтым шелком чиппендейловское кресло. Центральное место в комнате занимал единственный предмет, нарушавший колониальный мотив: литография над каминной полкой, «Флаг» Джаспера Джонса.
Остальная часть настенной живописи была представлена пейзажами, изображавшими былые красоты Гудзона, и портретами напряженных, одетых в пуританские одежды людей с суровыми лицами. Помощник окружного прокурора, Джон Нгуен, как-то сказал мне, что его семья и сообщество любят Америку сильнее и крепче, чем «Дочери американской революции»
[22].
Известие о смерти Урсулы Кори произвело на Альберта Трана сильное впечатление. Его свободная рука задрожала, затрепетала, как сухой лист, и опустилась на грудь. Хрупкие с виду пальцы сжали журнал.
– Ужасно… Что случилось?
– Вы хорошо знали миз Кори?
– Да, очень, мы вместе занимались бизнесом. Вы можете сказать, что случилось?
– Ее застрелили, сэр.
– Что вы говорите!.. И где же?
– В Сенчури-Сити.
– В Сенчури-Сити? В торговом центре?
– На автостоянке.
– На автостоянке, – повторил Тран. – Ограбление? Угон?
– Похоже, ни то ни другое.
– Да, конечно. – Альберт Тран кивнул. – Будь это ограбление, вы сюда не приехали бы… – Он нахмурился. – Позвольте спросить, какое отношение это имеет к Филлис?
– Мистер Кори рассказал, что Урсула дружила с Филлис.
– Ричард рассказал… Конечно.
– Вас это удивляет.
– А Ричард рассказал вам, что у него были отношения с Филлис?
– Вы имеете в виду романтические отношения? – Майло изящно ускользнул от ответа.
– Я бы не заходил так далеко. Ричард и Филлис встречались короткое время. Ничего предосудительного, уже после того, как он и Урсула развелись. Тем не менее я не мог это одобрить – нельзя смешивать личные отношения с деловыми. Но Филлис – девочка с сильной волей… Прошу извинить, я на секунду.
Вернувшись через пять секунд, Альберт Тран протянул лейтенанту фотографию в рамке. «Девочка» оказалась красивой женщиной за сорок с зачесанными вверх волосами, широко расставленными живыми глазами и остреньким, с ямочкой, подбородком.
– Мой единственный ребенок. – Тран нахмурился. – Она замужем, но лишь формально. Ее муж вот уже семнадцать лет живет в Камбодже, где у него по меньшей мере две жены, а возможно, и больше.
– Похоже, хорошо устроился.
– Норберт Лам – слизняк, ничтожество.
– Филлис только однажды была замужем?
– Да. Большая свадьба. – Выражение лица Альберта Трана позволяло предположить, что повторение подобного события нежелательно. – Урсулу убили… Поверить невозможно. Так вы хотели бы узнать о ней побольше через Филлис?
– Почему Филлис и Ричард перестали встречаться?
– Так. – Тран вздохнул. – Наверное, я еще пожалею, что вообще упомянул об этом.
– Мы будем признательны за любую информацию.
– Почему они перестали встречаться? Хм… Судя по тому немногому, что рассказала Филлис, у Ричарда остались чувства к Урсуле, и моя девочка… ей это было неприятно… она дала ему отставку. Я правильно выразился?