— Внезапная вспышка памяти? — спросил Майло.
— Мне кажется, он не хотел говорить этого при матери. Похоже, за несколько месяцев до своей смерти Селена начала встречаться с кем-то. Марк не смог точно вспомнить, когда именно, но ему помнится, что она сказал ему об этом три-четыре месяца назад. Мужчина был старше Селены.
— Насколько старше?
— Она не сказала. Марк утверждает, что она стыдилась этого, так что разница в возрасте вполне может оказаться значительной. Самая сочняга заключается в том, что Селена сохранила привычку во всем исповедоваться, и она призналась Марку, что тот мужик любит секс пожестче. И ей тоже это нравится, так что нашел горшок крышечку — по ее собственным словам.
— Звучит так, как будто она могла услышать это от того мужчины.
— Согласен, лейтенант. Итак, у нас есть пунктик на доминировании мужчины, совпадающий с тем, что был у Шералин и Деморы. Может быть, в этом отношении Селена не так уж отличалась от остальных? Как ты считаешь, док?
— Это выставляет дело в совершенно новом свете, — признал я.
— Тип в возрасте с пунктиком на жестком сексе, — пробормотал Майло. — Она рассказывала о нем что-нибудь?
— Нет, ничего, — ответил Рид. — Возможно, это какой-нибудь свингер, с которым она встретилась на одной из тех вечеринок, верно?
— В возрасте, — продолжал размышлять лейтенант. — Саймон Вандер определенно подходит. И Хак тоже, ему тридцать семь, он на одиннадцать лет старше Селены… Сеть, похоже, стягивается. И все может оказаться куда грязнее, чем мы думали.
Он изложил новости о возвращении и исчезновении Вандеров.
— Саймон больше смахивает на жертву, чем на преступника, — сказал Рид. — Если только он не совершил преступление и не решил залечь на дно… но мне по-прежнему кажется, что Хак — первый кандидат. Нам нужно найти его, Майло, очень нужно.
Он впервые обратился к боссу по имени.
Оптимальный рабочий настрой.
Глава 26
В семь часов вечера следующего дня полиция Лос-Анджелеса упомянула имя Трэвиса Хака в пресс-релизе, прошедшем в СМИ. Время было выбрано идеально: слишком поздно для газет или шестичасовых новостей, но достаточно рано, чтобы новость попала в одиннадцатичасовой выпуск. Или, по словам Генри Уэйнберга, начальника полиции, «подавать новости струйкой, а не потоком; мы слишком уязвимы, лейтенант».
Департаментские писаки именовали Хака «лицом, представляющим интерес» и упоминали о «заключении по ложному обвинению». Имя ни одной из четырех женщин, чьи тела были найдены в болоте, не упоминалось. О Вандерах не было ни слова.
Но еще до того мы с Майло и Ридом совершили обход обеих резиденций Вандеров. Сначала посетили пляжный дом, но не нашли никаких свидетельств того, что семейство вообще когда-либо обитало здесь. Мебель, обитая отсыревшей кожей, стояла на фиолетовом ковре, занимавшем весь пол. Запах соли, ржавчины и старой отслаивающейся краски буквально кричал о заброшенности. В шкафу стояли весла и висел мужской гидрокостюм — это место практически так и осталось холостяцким логовом.
За тяжелыми двойными дверями особняка на Калле-Маритимо скрывалась обширная анфилада просторных и высоких комнат, обставленных со вкусом, пусть и несколько скучновато; отделка стен — нежного оттенка цветов ванили, пол вымощен золотистым известняком. На паре каминных полок стояли семейные фото, в простенках между окнами тут и там висели картины в абстрактном стиле. В углу дальней комнаты приютился рояль. В спальне Келвина, выполненной в небесно-голубых тонах, стояло маленькое пианино.
Жилье Трэвиса Хака состояло из маленькой комнатки, расположенной за огромной, словно в ресторане, кухней, и такого же тесного санузла. Двуспальная кровать, гардероб из «ИКЕА», алюминиевая лампа для чтения. Монастырская обстановка, которую оживлял вид на океан, открывавшийся из окна. Располагалось это жилье в крыле для прислуги и, судя по всему, изначально было задумано в качестве комнаты горничной.
Здесь не было никаких следов борьбы или телесных жидкостей, или чего-либо еще, но Майло все же вызвал группу криминалистов. Помощница, которую Бадди Уэйр отрядил присматривать за нами, встревожилась, однако связалась с юристом, и тот посоветовал ей содействовать полиции.
Судя по огромному списку задач, криминалистов можно было ожидать «на днях», и звонок Майло в их офис ничего не изменил. Он попытался связаться с начальством, не смог к нему пробиться и мрачно улыбнулся.
— Все еще едем на малой скорости? — поинтересовался Мо Рид.
— Небеса препятствуют нам, сынок.
Рид улыбнулся.
— Я учусь.
* * *
Я оставил детективов предаваться разочарованию и поехал домой. Новость о любовнике Селены разрушила мою теорию о том, что смерть трех остальных женщин была лишь подготовкой к ее убийству. Случай снова сводился к зловещему сценарию сексуального садизма.
Убийца, постепенно становящийся самоуверенным. Селена — несчастная жертва перехода на новый уровень. Я позвонил Марку Грину, чтобы проверить, не вспомнил ли тот еще что-нибудь.
Он с трудом сдерживал приступ ярости, и мой голос заставил его перейти грань.
Я подождал, пока он перестанет орать.
— Знаю, это тяжело, но я все же должен спросить. Вы можете сказать что-нибудь еще…
— Еще? Разве всего того, что я уже сказал, недостаточно?!
И он с грохотом повесил трубку.
* * *
Я съездил в округ Креншо и нанес повторный визит Беатрис Ченовет, матери Большой Лоры, — готовый к тому, что снова стану мишенью для чьей-нибудь ярости. Если кто и был подготовлен к такому, то это я.
Однако она встретила меня приветливо, подала кофе и шоколадные вафли и подождала, когда я перейду к сути вопроса со всей тактичностью, на которую был способен.
— Позвольте уточнить: вы хотите знать, нравилось ли Ларлин, когда ей причиняли боль?
— Мы нашли свидетельства того, что у других жертв была такая склонность, так что…
— Ответ — да, доктор. Я не упомянула об этом в первый раз… потому что была потрясена вашим приездом. Я думала о том, чтобы позвонить вам, но говорить о подобных вещах очень трудно. Не стану притворяться, что у нас с Ларлин были доверительные отношения, но она все же была моей дочерью. И когда я думаю о том, что с ней случилось, мне очень больно.
— Извините.
— Вы что-нибудь узнали?
— Пока не очень много.
— Но вы опознали других жертв, которые… о, Боже… с тех пор, как Ларлин вышла работать на улицу, я отчасти ожидала чего-то такого. — Тощие квадратные плечи женщины поникли, руки затряслись. — Нравилось ли ей испытывать боль? В детстве — совсем наоборот, это Ларлин била других и влипала из-за этого в неприятности. Я твердила ей, что из-за того, что она такая большая, ей надо быть вдвое аккуратнее. — Беатрис нахмурилась. — Я только недавно осознала, какой проблемой был для нее лишний вес, и поняла, насколько неправильным было то, что я говорила… любила ли она боль… похоже, да. Я говорю о более поздних временах, когда Ларлин уже ушла из дома. Когда стала работать. — Она схватила носовой поток, пытаясь унять внезапный поток слёз. — Как будто это можно назвать работой!