Кости - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Келлерман cтр.№ 40

— Работа под давлением, — ответил я.

— Вот именно.

Рик позвонил на мобильник Майло, попал на автоответчик, но не стал оставлять сообщение.

Робин принесла ему коктейль и повернулась ко мне:

— Тебе «Чивас», солнце мое?

— Спасибо.

Пока она наливала мне виски, Рик со своим «Манхэттеном» отошел к кухонному окну, глядя на деревья и в небо.

— Я уже забыл, как здесь красиво. — Он сделал глоток. — Похоже, это болотное дельце нескоро получит завершение, да, Алекс?

Я кивнул.

— Ужасно, — продолжал Рик. — Несчастные женщины… Хотя я мыслю эгоистично, даже нарциссически до отвращения. Меня пригласили произнести речь на сборище бывших студентов, и я подумал, что мы оба могли бы отправиться туда, а после скататься в Новую Англию. Майло никогда там не был.

— Начальные курсы в Брауне или медицинский колледж в Йельском универе? — спросила Робин.

— В Йеле. — Он рассмеялся. — Ладно, невелика важность, такие сборища всегда ужасно скучные.

Хлопнула входная дверь, и хриплый голос прорычал:

— Я чую плоть!

Майло протопал в кухню, обнял всех по очереди и вобрал в легкие, казалось, весь воздух в помещении. На лице Рика отразилось облегчение.

За три минуты Майло выпил весь сок из холодильника, прикончил пиво, осмотрел ростбиф, как будто это была важная улика, обмакнул палец в соусницу, стоящую на стойке и попробовал на вкус.

— О, это должно быть круто… Что у нас в плане винишка?

Мы вчетвером жадно прикончили мясо и заполировали его бутылкой новозеландского «Пино».

Когда Робин спросил у Майло, как у него дела, тот воспринял вопрос буквально и стал излагать основные пункты болотных убийств.

— Способствует аппетиту, — заметил Рик.

Майло провел пальцем по губам — «молчу, молчу».

— Нет, мне интересно, — сказала Робин.

— Тебе, может, и интересно, но доктору Рику противно, а Алексу это надоело хуже горькой редьки. У кого есть другие темы, предлагайте.

Завязался разговор о пустяках. Майло в нем почти не участвовал, продолжая уминать еду с методичностью комбайна. Рик изо всех сил старался не обращать внимания на скорость поглощения съестного; он постоянно пытался заманить Майло на врачебный осмотр.

Бланш, дремавшая в углу, проснулась. Она была единственной собакой, которая нравилась Майло — по его собственным словам, — но когда потерлась о его ногу, он не обратил на нее внимания. Рик посадил Бланш к себе на колени и стал чесать ей уши.

— Ага, — произнес Майло, глядя в пространство.

— Десерт? — спросила Робин.

— Спасибо, я наелся, — ответил Рик.

— Поздравляю, — фыркнул Майло.

— С чем?

— С этим. Говори за себя.

Мы вышли в сад и, сидя у пруда, ели фрукты, пили кофе и смотрели на рыб, пытаясь определить созвездия на безлунном небе.

— Звездочка, гори, — пробормотал Майло и зажег сигару.

— По крайней мере, снаружи ты не будешь травить хозяев, — заметил Рик. Детектив погладил себя по голове.

— Как заботливо с моей стороны.

— О том, что ты делаешь со своими легкими, мы говорить не будем.

Майло приложил к уху согнутую ладонь.

— Ась, о чем это ты, сынок?

Рик только вздохнул.

— Я выше дурацкой химии, — заявил Майло.

— А, эта твоя теория… Позвони в Нобелевский комитет.

— Какая теория? — спросила Робин.

— Он так много работает, что его внутренние органы обратились в камень и не подвержены воздействию никаких ядов.

— Гранитный Человек, — подтвердил Майло, жадно затягиваясь. Потом поднес свои наручные часы к тусклой лампочке и сказал: — Оба-на, мне пора.

Он затушил сигару о камень, обнял всех на прощание и отбыл.

Рик поднял окурок, держа его двумя пальцами.

— Куда это выкинуть?

* * *

К полуночи мы с Робин лежали в постели, укрывшись чистыми до хруста простынями.

Она быстро уснула, а я лежал, привычно выметая из головы мысли, чтобы заставить мозг выключиться на ночь. Я снова был в Миссури и держал в руках «Ремингтон» отца, чувствуя себя выше и сильнее папы, выше и сильнее медведя… и тут зазвонил телефон.

— Эй, Ал, вот ты и попался, — сказал отец.

Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь.

Что за глупости — в лесу нет никаких телефонов.

Я натянул простыню на голову.

И остался огромным и сильным.

Робин проснулась около шести часов и вскоре ушла работать в свою студию.

Когда я вошел, она водила бритвенно-острым рубанком по идеально гладкому прямоугольнику еловой древесины. Судя по размерам и толщине деревяшки, это была будущая дека большой гитары.

— Копия гитары от «Стромберг», — пояснила Робин. — Хочу попробовать сделать диагональные крепления; может быть, получатся какие-нибудь интересные звуковые нюансы.

— Я тебе кофе принес.

— Спасибо. У тебя глаз непромыт… ага, теперь все чисто. Выспался?

— Я ворочался во сне?

— Немного. Тебе с работы что-нибудь сообщали?

— Еще не проверял. — Я зевнул. — А что, что-то было?

— Два звонка. Без двадцати час, а потом в пять, оба от Майло.

* * *

Перезвонив, я застал Майло в офисе.

— Хак что-то сотворил?

— Хак, как обычно, не делал ничего. Но на болоте еще один труп.

— О, нет… Несчастная женщина.

— Не совсем.

* * *

Предыдущим вечером, с половины восьмого до девяти, Силфорд Дабофф и его подруга, Альма Рейнольдс, наслаждались веганским ужином в «Риал фуд дейли» на бульваре Ла-Сьенега.

— Точнее, я наслаждалась, — говорила Рейнольдс, сидящая по другую сторону стекла с односторонней прозрачностью. — Сил был мрачен. О чем-то напряженно думал. Я никак не могла вызнать у него о чем. Он портил мне настроение, но я старалась сохранять спокойствие. Сил заказал свой любимый пункт в тамошнем меню — «Телеужин». Обычно это хоть немного помогало, но на этот раз нет — он окончательно замкнулся в себе. Так что через некоторое время я перестала его расспрашивать, и мы просто ели.

Она рассказывала Майло эту историю уверенно, но как-то отстраненно, словно читая лекцию студентам.

Рейнольдс была высокой и крепкой женщиной лет пятидесяти с небольшим; орлиный нос, тяжелая челюсть, пронзительные голубые глаза, полуседые волосы туго заплетены в косу, спускающуюся по спине до пояса. Лекторский тон был для нее естественным: в течение пятнадцати лет она работала учителем в колледже в Орегоне, преподавала политологию и экономическую историю, но затем уволилась из-за «урезания бюджета, безразличных учеников и бюрократического фашизма».