– Так почему вы уехали?
– Вы спрашиваете так, будто не можете представить, чтобы кто-то уезжал из Сан-Франциско, – сказала Иден, и вот тогда Фрост увидел, как она улыбается.
– Не могу.
– Вы из коренных?
– Родился и вырос здесь.
– Ну, должно быть, это здорово. Если честно, я не хотела уезжать, но жизнь заставила. Отец узнал, что у него Альцгеймер на начальной стадии. Он хотел провести последние годы дома, в Австралии, и я переехала туда, чтобы заботиться о нем. В прошлом году он умер, и я вернулась в Сан-Франциско. Теперь я как вы. Тоже думаю, что больше никогда отсюда не уеду.
– Добро пожаловать домой, – сказал Истон, поднимая бокал.
– Спасибо.
Оба с удовольствием пили вино. Она заказали мидии и тайский суп из морепродуктов. Они разговаривали, и Фрост обнаружил, что делится с Иден гораздо большим, чем привык с посторонними, и это означает, что она опытный журналист. Он рассказал ей о том, что после смерти Кейти родители разошлись, а потом опять сошлись. Он рассказал ей о ссоре с Дуэйном, который уже больше недели не разговаривает с ним. Она тоже многим делилась с ним. Она рассказала о своем старшем брате, который оберегал ее всю свою жизнь. Он был военным корреспондентом CNN и многие годы жил в армии, спал вместе с солдатами, видел войну их глазами и пересказывал их истории. Пока не подорвался на самодельной мине в Афганистане.
Истон понял, что в их скорби много общего. Оба потеряли близкого человека, он – сестру, она – брата.
Они пили кофе и ели тирамису, когда Иден сказала:
– Вы, Фрост, очень терпеливы со мной.
– Я вообще очень терпелив.
– Я не хотела рассказывать, чем занимаюсь, пока мы не узнаем друг друга получше.
– Так чем вы занимаетесь? – спросил он.
– Я пишу книгу. После мемуаров я писала только в журналах, за книгу не бралась. А теперь к я этому готова.
Фрост нахмурился.
– Попробую отгадать.
– Да, она об «Убийствах у Золотых Ворот». – Она поспешно продолжила, не давая инспектору возможности возразить: – Пожалуйста, ничего не говорите. Это не новый проект. Я думаю над ним много лет. Когда я впервые приехала в Сан-Франциско, я была занята написанием мемуаров, потом книжным туром, потом съемками. Я и дома-то не бывала. Даже перевести дух было некогда. Когда вся эта суета поутихла, я стала искать новый проект. В моей жизни было столько драматических событий и переживаний, и вдруг все исчезло. Я ощутила пустоту. Мне нравилось писать в журналы, но мне хотелось чего-то большего. Именно тогда и обнаружили третью жертву. Наташу Любин.
Фрост видел, что ею владеют противоречивые эмоции. Она спряталась в себя, как черепаха в панцирь, но быстро высунулась и заговорила снова.
– Причастность к жестокому преступлению меняет человека, – сказала Иден. – Я долгое время пыталась понять, кто я. Писатель? Жертва? Я не понимала. А потом я прочитала про Наташу и узнала о двух предыдущих жертвах, и все это подействовало на меня странным образом: полностью завладело моим вниманием. Вот серийный убийца, некто неизвестный, продолжает совершать свои преступления. Я могла бы стать частью этого. Я решили вникнуть в дело и выяснить все возможное.
По ее лицу Истон понял, что ею движет нечто большее, чем просто журналистское любопытство. Что тут присутствует личная заинтересованность.
– Вы не против, если я выскажу одно соображение? – спросил он.
– Давайте.
– Для такого человека, как вы, подобная одержимость выглядит нездоровой.
– У меня мало здоровых одержимостей, – пошутила Иден. – А самих одержимостей много.
– Я в том смысле, Иден, что вам перерезали горло. Вы едва не умерли. Вряд ли мне нужно напоминать вам об этом. Мудро ли это – влезать в дело серийного убийцы, который перерезает женщинам глотки?
– Мой психиатр сказал то же самое, – призналась она. – Он сказал, что меня мучают угрызения совести за то, что я выжила, а эти женщины нет. Он сказал, чтобы я отказалась от своей затеи. Писала о более приятных вещах, например о глобальном потеплении или опиоидной наркомании.
– Однако вас это не остановило?
– Да, вы правы, у меня это стало навязчивой идеей, здоровой или нет. Я не смогла отойти в сторону. Я начала изучать жертв. Вы, Фрост, скоро узнаете, что я обладаю одной особенностью: я очень хорошо умею делать домашнюю работу. Я поговорила со всеми, причем не только с теми, кто живет здесь. Я летала в Миннесоту для встречи с братом Наташи. Я летала в Техас для встречи с родителями Рей Харт. Я узнала всех этих женщин лучше, чем полиция.
– Так почему вы не закончили книгу?
– Как я уже сказала, жизнь вносит свои коррективы. Когда заболел отец, я уехала из страны. Я продолжала писать для журналов, а вот проект с книгой пришлось на время отложить. А потом, в прошлом году, когда я вернулась, я обнаружила, что расследование закончено и убийца, Руди Каттер, сидит в тюрьме. И я снова взялась за работу над книгой.
– А чего вы хотите от меня? – спросил Фрост.
– Я хочу помочь вам снова упрятать Руди Каттера за решетку.
– Зачем вам это?
– Я несколько раз брала интервью у Каттера в тюрьме. Я же говорю, я очень хорошо умею делать домашнюю работу. Я знаю, что он за человек, потому что раньше встречала таких, как он. Вблизи. Он пугает меня.
– Так и должно быть. Но вы писатель. Вы не полицейский. Как вы рассчитываете помогать?
– Я слышала, как судья сказал, что полиция должна начать все сначала и сделать вид, будто предыдущего расследования не было. Я взяла десятки интервью. Я могу предоставить вам материалы всего своего исследования.
– А почему мне? Я же говорил, что руководить расследованием буду не я.
– Да, но вы брат одной из жертв. Каттер вынудил вас помочь ему. Вы так это не оставите. Я знаю, что вы будете действовать на заднем плане, поддерживать следствие. То есть окажетесь там, где хочу оказаться я. С вами. В этой истории на настоящий момент вы самая интересная фигура.
– Ага. В истории.
Иден пожала плечами.
– Я не буду обманывать вас. Я писатель, работающий над книгой. Это мой приоритет. Я думала, что книга почти закончена, пока дело не приобрело новый поворот. Сейчас история получила широкую огласку и выглядит более шокирующей, чем раньше. Я хочу помочь вам взять Каттера, а в обмен, надеюсь, вы позволите мне поучаствовать в ваших действиях. Вот так, Фрост, я вижу ситуацию. Я научилась быть писателем у своего брата. Чтобы рассказать историю, нужно вжиться в тему. Нельзя быть сторонним наблюдателем. Так что позвольте мне вместе с вами войти внутрь, встрять в расследование.
Истон ощутил чувственность ее просьбы. Он считал, что она не случайно использовала в разговоре сексуальную терминологию. Она не скрывала своих намерений, и это превращало беседу в своего рода соблазнение. Она манипулировала им, и если бы он упрекнул ее в этом, вряд ли она извинилась бы. Как писатель и женщина, она привыкла добиваться своего.