Я в отчаянии поворачиваюсь к Джейкобу.
– Ты должен привлечь их внимание. Сделай что-нибудь, там, снаружи.
Джейкоб заметно бледнеет.
– Кэсс, у меня никогда не получалось…
– Пожалуйста! – умоляю я. – Ну хоть попытайся!
Джейкоб медлит, но потом решительно кивает.
– Ладно. Стой здесь.
Как будто у меня есть выбор.
Он вытягивает руку, и Вуаль движется под его пальцами, плотная, но гибкая, податливая. На секунду, когда Джейкоб прижимается к завесе и туман истончается, я вижу мир за ней и думаю, что все получится.
Но рука Джейкоба дрожит от напряжения, Вуаль его не пускает. Он отступает, пошатываясь. Я смотрю на него с упавшим сердцем.
– Не понимаю, – бормочет он, растирая пальцы.
Но кажется, я понимаю.
Мы с Джейкобом всегда были в связке, вдвоем.
Он всегда мог попасть на другую сторону, но ведь тогда и я проходила. Он мог явиться в мой мир, а я – в его. А теперь, когда я заперта здесь, заперт и он.
Прямо перед нами останавливается призрак солдата, закрывая мне обзор. Вуаль идет рябью, мир вокруг нее бледнеет, как сон.
– Детям тут не место, – грохочет солдат, указывая на плац. – Пшли вон отседа, а не то посажу в холодную.
Голоса родителей удаляются, стихают.
– Подождите! – Я хочу заглянуть солдату за спину. Он хватает меня за шиворот и толкает прямо на Джейкоба. Мы оба падаем на булыжники, а солдат хмуро смотрит на нас. Джейкоб встает, помогает мне подняться.
– Идем, – шипит он мне на ухо. – Нам нельзя здесь оставаться.
Но не могу же я вот так взять и расстаться с родителями.
Джейкоб крепко обнимает меня.
– Нужно с этим разобраться.
Его голос – как якорь. Его слова – спасательный плот.
– Ты прав, – киваю я.
Я должна вернуть свою жизнь.
Освободившись, я иду к воротам, прочь от родителей, Финдли и телевизионщиков, прочь от звука моего имени. Джейкобу не нужно спрашивать, куда мы идем. Он читает мои мысли, он и так уже знает.
Мы идем за помощью.
Глава двадцать первая
Иногда помощь – это человек, иногда – место, а иногда – и то, и другое.
Мы со всех ног мчимся к порт-кулис, к воротам.
Нужно как можно скорее попасть в Лейнс-Энд.
Мы должны найти Лару.
Сломя голову мы скатываемся по ступеням вниз и оказываемся в конце Королевской Мили. Современный Эдинбург исчез за завесой. Здесь, в Вуали, город обретает другие очертания, он старинный, странный, и в нем бурлит – хм, ну, не жизнь, конечно, но движение. Люди.
Вот он – настоящий город призраков.
Они здесь повсюду, одни в современной одежде, другие в старинных одеяниях. Я вижу десятки разных сцен и понимаю, что Лара была права – каждый призрак заперт в своем времени, в своей петле.
Жмутся друг к другу под зонтами скорбящие родственники на похоронах.
Женщина в длинном платье толкает перед собой богато украшенную коляску и воркует с невидимым мне младенцем.
Поодаль о чем-то толкуют между собой шотландцы в клетчатых килтах, у них такой сильный акцент, что я не понимаю ни слова.
– А ну-ка вернись! – кричит какой-то человек. Я оглядываюсь, думая, что он обращается ко мне, но в следующую секунду мимо нас проскальзывает мальчишка, прижимающий к груди буханку хлеба. Лавочник бросается за ним вдогонку, через дорогу, прямо перед лошадью, запряженной в телегу.
Я дергаюсь, хочу его остановить, но поздно. Мальчик спотыкается, лошадь встает на дыбы, и я зажмуриваю глаза, ожидая криков – но никто не кричит. Миг – и все они, мальчик, торговец, лошадь – исчезают. И где-то петля начинается снова.
– Идем, Кэсс, – тянет меня за руку Джейкоб.
Мы сворачиваем с Королевской Мили, мир вокруг колеблется, меняется. Мы как будто переходим из комнаты в комнату в странном бесконечном доме. Иногда он кажется пустым, кругом серая ткань, а в других местах привидений и воспоминаний столько, что они наслаиваются и ничего не понять.
Из комнаты стремглав выбегает дама в старинном платье.
Из здания напротив вырываются клубы дыма.
Человек в плаще с капюшоном велит всем оставаться внутри.
Еще никогда я не оставалась в Вуали так надолго. К этому времени все уже должно бы тонуть в дымке, а вместо этого видимость становится четче. У меня не кружится голова, я не чувствую ни слабости, ни потерянности – ничего такого, что должен бы чувствовать живой человек, слишком надолго задержавшийся в мире мертвецов.
Это скверный признак, я знаю. Понимает это и Джейкоб, он не выпускает мою руку, и мы несемся к Лейнс-Энд. Но, чем ближе мы подходим, тем сильнее у меня чувство, что мы выбрали неверный путь. Что в этом нет никакого смысла.
Поворачивай обратно, говорят мои ноги.
Иди, как идешь, говорят руки.
Следуй за мной, зовет сердце.
Но здесь, в Вуали, я не могу им доверять, никому из них.
Впереди уже виднеется Лейнс-Энд, и у меня вырывается тихий вскрик облегчения. Как здорово снова увидеть эту ярко-красную дверь!
Я стараюсь не задумываться, как вышло, что Лейнс-Энд существует здесь, в Вуали. Это наверняка означает, что с этим местом были связаны чьи-то последние минуты.
Я распахиваю дверь настежь.
– Лара! – зову я, врываясь в вестибюль.
– Лара! – кричит Джейкоб, пока мы поднимаемся по лестнице к номеру 1А.
Вряд ли она нас слышит, ведь сейчас нас разделяет Вуаль, но мы все равно выкрикиваем ее имя.
Дверь открыта, и мы входим внутрь. Комната кажется незнакомой, странной, кругом стопки книг, обои другие. Разумеется, это не жилье Лары. Но мы приблизились к нему, насколько могли.
Остается надеяться, что мы достаточно близко.
Я прижимаюсь к Вуали, пытаясь различить хоть что-то сквозь завесу – кажется, что она с каждой секундой становится все плотнее. Мир с той стороны, наконец, становится виден, но не в фокусе, как будто смотришь в очки для стереокино, а резкость не наведена.
У меня падает сердце, потому что, хотя картинка и нечеткая, я все же вижу, что квартира пуста.
Надо бы удивиться, но я не удивлена. Я так и думала, я знала, что Лары здесь не окажется. Только не понимаю, как и почему я это знала.
– Ба, ба, ба, – раздается тихий голос прямо у меня за спиной.
Джейкоб вздрагивает от неожиданности, а я, обернувшись, вижу старика в халате. В зубах у него трубка, под мышкой зажата книга. Он призрак, это очевидно, но что-то в нем кажется странно… плотным. Настоящим. Если вспомнить того безутешного отца в замерзающем доме, там сразу было ясно, что мы ворвались в его воспоминания. Даже, когда он со мной разговаривал, его все время окутывала дымка, густой туман.