И все же среди этого относительно бескровного восстания Хаккет с энтузиазмом принялся за работу, и Луи ничего не оставалось, как последовать за ним.
План был прост. Констебль указывал на смутьяна. Луи вальсировал направо или налево, в тиши леса добирался до места, где находился подозреваемый, возвращался и хватал его – а иногда ее, – приподнимал, вальсировал в ту или другую сторону и просто бросал обескураженного негодяя среди деревьев. Как бы ни сопротивлялись жертвы, они всегда были абсолютно сбиты с толку переносом из одного шумного мира в лесную тишину другого, и большинство страдали от тошноты. Затем оставалось только пройтись несколько ярдов и прыгнуть обратно в толчею. На случай, если кто-то видел загадочные исчезновения Великого Элюзиво, Луи старался не возвращаться на то же место и тем усиливать впечатление.
– К концу митинга, – сказал Хаккет Луи, – эти временные изгнанники будут возвращены из леса в материнскую Англию и переданы в руки констеблей.
– И, – заметил Луи, – если они разболтают о своих приключениях, о нас…
– Кому, констеблям? Кто поверит агитаторам, которые несут всякую чушь про деревья и болота посреди Лондона? Особенно если на французском или немецком. Или даже на гэльском – ха!
– А если они как-то пострадают…
– Если их загонит кабан или задерет медведь? Или на них настолько сильно подействует вальсирование, что убьет? Некоторые из наших семейных легенд намекают на такое. Ну если так, горевать никто не будет. И даже никто не узнает. Мы оставим их в неосвященной могиле против часовой стрелки, и оревуар.
В конечном счете работа оказалась довольно легкой. Луи мог постоять за себя в драке, а нагрузка при показе трюков с исчезновением развила физическую силу. Он получил только несколько тычков под ребра, удар по голени и красивый фингал под глазом. Многие из агитаторов, указанных для перемещения, в самом деле были иностранцами, в основном французами, и Луи удивился тому, сколько чужого влияния в английском общественном движении. Он подумал, что несерьезный и неправдоподобный замысел Хаккета все-таки может выгореть, если все получается так легко, как сейчас.
В какой-то момент, когда он стоял над еще одним ошеломленным, блюющим французом, извергающим слова быстрее, чем содержимое желудка, и комично вопрошающим, почему развалились его ботинки – гвозди из подметок остались в Лондоне (Луи всегда носил прошитые кожаной нитью туфли), – Луи, взяв передышку, поймал взгляд другого молодого человека, стоящего над скрюченным агитатором. Высокий, жилистый мужчина усмехнулся и помахал рукой.
– У меня шотландец, верите? Тоскует по принцу Красавчику
[4]. Недавно схватил здорового ирландского парня и надеялся, что это сам Фергюс О’Коннор
[5], но этот вдохновитель чартистов ускользнул от нас…
До этого момента Луи не знал, что они с Хаккетом не одни работали в толпе. Но, разумеется, Хаккет нанимал других и, разумеется, держал все в секрете даже от своих соратников.
Вернув себе самообладание, Луи ответил:
– У меня француз.
– Я слышу. Ругается грубее, чем грузчик в марсельском порту. Это даже забавно, не правда ли? Что ж, вернемся к нашим баранам. Эти агитаторы ничего не соображают! До встречи!
Он тут же исчез.
Луи тоже пора было возвращаться к работе. До конца дня он обошелся без происшествий.
К изумлению Луи, вечером Освальд появился в его театре и сказал, что им назначена встреча с принцем-консортом.
Глава 18
Луи позаимствовал приличную «визитку» у управляющего театром. Хаккет подчеркнул необходимость держать все в секрете даже сейчас, поэтому Луи сказал, что пойдет на свадьбу. При этом он подумал, что, возможно, более убедительно звучало бы заявление, что костюм нужен, чтобы предстать перед магистратом.
На Чаринг-Кросс, откуда ландо должны были отвезти всех в Виндзор, Освальд Хаккет, разодетый, как павлин, собирал свою маленькую компанию. Да уж, маленькую, общим счетом восемь человек, восемь вальсеров, все мужчины, все ровесники Хаккета или младше. Луи понятия не имел, что их так много. Кроме Хаккета, он узнал только одного: высокого, гибкого юношу, с которым столкнулся в лесу.
На первый взгляд у этих мужчин не было какого-то общего признака: низкие и высокие, грубые и не очень, белокурые и темноволосые. Большинство британцы, что и понятно. Только Луи, обладая средиземноморскими корнями, заметно отличался от англосаксов. И все были хорошо одеты, хотя некоторые, в их числе Хаккет, чувствовали себя в парадных костюмах комфортнее, чем остальные. Луи предположил, что они происходили из более привилегированных слоев.
Хаккет не поощрял беседу и даже не позволил познакомиться.
– Вы не кучка новичков в каком-нибудь мелком колледже, – сурово сказал он. – Вы здесь, чтобы стать орудиями ее величества во всякого рода тайных и секретных операциях, какие только может придумать мое богатое воображение. И, учитывая природу нашего общего таланта, они должны остаться тайной. И в данном случае чем меньше вам известно друг о друге, тем лучше для дела. Если я не знаю вашего имени, то не могу вас предать, не так ли? Это урок, давно усвоенный мятежниками, начиная от наших чартистов до французов, которые снова свергли короля, и американцев, которые обернулись против английской руки, кормившей их…
И все же, когда они садились в экипажи, высокий худощавый юноша подошел к Луи и тайком пожал руку. На вид ему было двадцать пять лет, как и самому Луи, а его пожатие оказалось сильнее, чем ожидал Луи.
– Фрейзер Бердон, – сказал он. – Поскольку мы уже познакомились в противочасовом лесу, то ничего не потеряем, узнав имена друг друга, не так ли?
Луи представился, и в короткой беседе Бердон выяснил, как Хаккет нашел и завербовал Луи.
– Что до меня, – сказал Бердон, – то я встретил доктора в Кембридже, где без особого усердия изучаю естествознание. Освальд приезжал туда на конференцию по вымиранию видов или что-то вроде – я больше по камням – и заметил, что я «увальсировал», как он выражается, когда вывалился из плоскодонки и перешел быстрее, чем оказался в Каме. Не очень умею обращаться с шестом. Мне не хотелось снова намокнуть, и я знал, что против часовой стрелки сухо. Думал, никто не видит, неосторожно. И вот мы здесь…
Затем они сели в экипаж с Хаккетом, и возможности поговорить больше не представилось.
* * *
Снаружи Виндзорский замок показался Луи угрожающей громадой, века процветания наслаивались поверх ядра средневековой грубости. Когда же их провели через Нормандские ворота в просторный, окруженный стеной двор и они увидели искусственный холм с Круглой башней наверху, внутреннее пространство показалось ему мрачным до клаустрофобии.