Гавана. Столица парадоксов - читать онлайн книгу. Автор: Марк Курлански cтр.№ 27

Сегодня вид из этого окна не так хорош, как раньше, поскольку Батиста — останься он у власти, он бы уничтожил город — снес невысокий каменный монастырь XVII века и вместо него поставил трехэтажное здание из стекла и стали, одно из самых уродливых в Гаване, которое загораживает весь вид. Эта постройка стала еще одной причиной, заставившей Хемингуэя ненавидеть диктатора, забившего до смерти его собаку, не говоря уже о нескольких друзьях. Но конечно, к тому времени, как Батиста построил это сооружение в 1950-е годы, Хемингуэй уже жил в доме на холме.

Не все в Гаване восхищаются наследием Хемингуэя. Отношение вроде того, что заставило хозяина мадридского ресторана повесить объявление «AQUÍ NUNCA COMIÓ HEMINGWAY» — «Хемингуэй никогда здесь не ел», — встречается и в кубинской столице. В одной из лучших сцен «Безуспешных воспоминаний» Десноса главный герой ведет свою девушку в дом Хемингуэя. Когда она бросает взгляд на огромные ботинки писателя, он многозначительно объясняет: «У американцев всегда большие ноги, даже у самых красивых женщин». Это отсылка к еще одному примеру гаванского сленга: иностранцев — сначала испанцев, а потом американцев — иногда называют патонес, поскольку у них якобы большие patas, то есть ноги.

Леонардо Падура однажды признался, что поддерживал «годами отношения любви-ненависти» с покойным писателем. Он называл музей, которым стал дом Хемингуэя, «декорацией, построенной посреди жизни для того, чтобы увековечить смерть». Писатель Абилио Эстевес, чья семья, когда он был маленьким, ездила в этот дом несколько раз в год, говорит, что в нем чувствовалась «атмосфера похорон», как и во всех музеях.

У меня здесь возникло полностью противоположное ощущение: вуайеристическое. Ты ползаешь по чужому дому, пока хозяина нет, хотя он может вернуться. Гавана старается сохранить ощущение, что Хемингуэй до сих пор жив. В 2015 году я слышал, как итальянские туристы спрашивали у гида в комнате 511, куда ушел писатель. По всей видимости, они очень огорчились, узнав о его смерти.

* * *

С наступлением социалистических времен «Эль-Флоридита» стала государственной собственностью. Бар был наглухо отгорожен от улицы, кондиционер с шумом гонял холодный воздух, несмотря на необходимость экономить электроэнергию. И конечно, больше в нем не собирались толпы.

Когда я заходил в «Эль-Флоридиту» в 1980-е годы, там работали бармены, помнившие, как подносили Хемингуэю дайкири без сахара, которые они предлагали под названием «Папа». У них хватало времени на болтовню со мной, поскольку посетителей было мало. Один бармен, Антонио Меилан, вспоминал писателя как «доброго и приятного человека», который всегда заказывал двойной дайкири без сахара, только пил и никогда не ел в ресторане. Но, несмотря на воспоминания Меилана, многие биографы Хемингуэя рассказывают, как писатель устраивал ужины в дальней комнате.

В мое время изогнутый дальний обеденный зал специализировался на лобстерах ^[59], но гостей здесь принимали редко. Лобстер, langosta, очень крупное тропическое ракообразное, которое ловят на южном побережье Кубы, использовался государством для заработка твердой валюты, а потому этот деликатес был предназначен исключительно для иностранцев. Ресторанам для местных не разрешалось готовить лобстеров. В «Эль-Флоридите» лобстеров приносили официанты в смокингах — последние отблески иной эпохи.

В «Ла-Бодегите-дель-Медио», расположенной глубже в Хабана-Вьеха, не водилось ни лобстеров, ни смокингов. Как и «Эль-Флоридита», «Ла-Бодегита» считалась «хемингуэевским» местом, но к тому времени, когда писатель зачастил в Гавану, его вкус тяготел к публике в смокингах (хотя сам он часто одевался небрежно, в грязную гуайаберу ^[60] и шорты), и сколько он времени на самом деле здесь проводил — большой вопрос.

Среди записей, оставленных на стене «Ла-Бодегиты», в рамочке красуется фраза, написанная аккуратным почерком Хемингуэя:

Насколько пьян он был, когда это писал? Писал ли он это вообще? Почерк выглядит чересчур идеальным. Когда я только начал бывать в «Ла-Бодегите», ею, своей старой бодегой, хоть она и принадлежала государству, продолжал управлять Анхель Мартинес, пожилой и почти слепой. Мы никогда не обсуждали аутентичность этой записки, но о самом писателе разговаривали. Мартинес обожал Хемингуэя; в конце концов, он же был кубинцем. Особенно сильно он любил «кубинскую» повесть «Старик и море».

Мартинес мог цитировать целые пассажи из книги на испанском. Но о Хемингуэе в «Ла-Бодегите» говорил: «Я думаю, он приходил сюда всего три-четыре раза. Чаще он бывал во „Флоридите“. Сюда он заходил, выпивал мохито, фотографировался и отправлялся во „Флоридиту“, чтобы там сделали куда больше снимков».

Хемингуэй не любил мохито, поскольку не любил сахар. В «Эль-Флоридите» он мог заказывать дайкири без сахара. Это огорчало кубинцев, считающих, что во все надо класть побольше сахару. Многие делали вывод, что, наверное, у писателя диабет, но он открыто рассказывал о своих многочисленных болячках и ни разу не упоминал о диабете. Просто он не любил сладкое.

Если в Гаване ты просишь напиток без сахара, бармен обычно заметит: «Будет невкусно». Но, спасибо Хемингуэю, никто в «Эль-Флоридите» не возражает против дайкири без сахара.

В «Ла-Бодегите» есть еще один знаменитый автограф, вероятно подлинный. Эррол Флинн нацарапал: «Лучшее место, чтобы напиться». Так оно и есть.

* * *

Управляемое государством ресторанное дело и вкусная еда безупречно пересекаются в одной точке: в мороженом. Фидель Кастро обожал мороженое. Он прославился тем, что во время длинных интервью и рабочих сессий делал «перерывы на мороженое», и писатель Габриэль Гарсия Маркес написал, что однажды тот «завершил солидного размера обед 18 шариками мороженого». И если Кубинская революция обеспечила народ системой здравоохранения, грамотностью, образованием, продуктовыми пайками, то возможно ли, что в этом жарком и душном тропическом городе она не взяла бы на себя обязательство снабдить население мороженым?

Кастро поручил задачу Селии Санчес, одной из первых революционерок родом из провинции Орьенте, где началось восстание. Первая женщина, организовавшая боевое подразделение, именно она выбрала место высадки Фиделя и, когда ведущие производители сигарет эмигрировали, создала сигары «Коиба», которые Фидель демонстративно и стильно курил до 1985 года, пока врачи не велели ему бросить. Санчес всегда поддерживала тесную дружбу с Кастро, поэтому часто звучало предположение — это же Куба — об их любовной связи.

Еще Санчес обожала балет. Она предложила назвать магазин мороженого «Коппелия» (Coppelia) в честь своего любимого балета ^[61]. Логотип представлял собой пару пухлых ног в пачке и на пуантах. Вот что случается с балеринами, которые едят слишком много мороженого.