Порода. The breed - читать онлайн книгу. Автор: Анна Михальская cтр.№ 67

Сирота при живых-то родителях. Сирота. Отца вот уже двадцать лет не видала. Ушел, бросил. Да не он виноват — война. Контузия. Душевные муки. Страдание войны и смерти скрывались в ночи тридцать лет, и просыпался бывший сержант, и кричал, и плакал… Все это, до конца не избытое в кошмарах, криках, слезах пробуждений, — все прорвалось, как нарыв, прорвалось на свет дня, вышло тяжелой душевной болезнью. Измучилась мать, а я совсем исстрадалась. Даже казалось: ушел к первой жене, и слава Богу. Конец, передышка… Рвалось его сердце и все не могло разорваться. И нужен был отдых. А там, в первой семье, давно, до меня, тоже брошенной, уже взрослые дочки…

И правда, все понемногу улеглось, успокоилось. И болезнь его, как я слышала, тоже утихла. Вместо отца мне остался частичный паралич правой стороны — очень слабый, совсем незаметный, на почве детской психической травмы. И еще — одиночество. У матери был Диккенс, кафедра, институт. А у меня — пустая квартира. Все мои — бабушка Нина, дед Павел, няня, Марья Андреевна, — давно уж лежали под серой гранитной плитой на далекой московской окраине, куда одной и не доберешься. И еще остались — Валентина и Анна Александровна — рядом, через двор, на Плющихе. Анна Александровна Корф называла меня Аннета. И учила, как обращаться с собаками. Потому что еще у меня осталась — собака, отцом заведенная. С тех пор я держу собак. И как-то знаю, что я и сама — собака. Все мы, и теперешняя моя Званка, мечтаем об одном — чтобы, ночью проснувшись, прижаться к хозяину и снова счастливо уснуть. Надеемся, что не вечно сиротство: придет любовь и избавит.

Так что ж, вот и он? Человек из романов и снов, из ночных пробуждений? Он сдержан. Красив. Его дом — серый гранитный замок. Он так спокойно говорит о будущей охоте — расспрашивает: как все это бывает? Что нужно уметь борзятнику? Как скачут и ловят собаки?

Джим подвинулся ближе к нам, прислушивался и мечтательно улыбался. Его темные глаза смотрели мягко, а запах дыма из трубки напоминал о дальних морях. Когда он подносил трубку к лицу, будто опаленному тропическими ветрами и жаром желтой лихорадки, на мизинце его коричневой руки сверкало золото, а в нем — как капля крови — темный рубин. Джим курил, молчал и слушал. Вечер между нами был тихим. Но только между нами.

События за столом развивались иначе. Две супружеские пары — владельцы преуспевающих питомников, — поглотив гулливерские блюда ветчины — по полкруга каждое — и выпив соответственно водки, направили свои взгляды на меня.

— Лора, помнишь, как мы ездили в Финляндию? На самую русскую границу. И ведь не испугались! Медвежатину трудно позабыть, а? — громыхал бас мистера Пиммондса, здоровенного фермера в трикотажной кофте, краснощекого, а после выпитой водки еще и красноглазого. — Медвежатину с брусникой?!

— Как же, дорогой, помню, помню! Медведи-то туда из России заходят. Сэмми, давай спросим Анну, любит она медвежатину?

— Анна! — взревел Пиммондс. — Как вы насчет медвежатины? Нравится?

— Анна, дорогая, — защебетала Лора, — а правда, что все русские ходят круглый год в меховых шапках? Мистер Пайн? Как нам одеваться, если нас пригласят в Москву отсудить какой-нибудь ринг?

— Какой-нибудь ринг медведей разве что, — захохотал другой заводчик, по-видимому, конкурент Сэмми. — Так тебя и пригласили туда борзых судить!

— Будем просить Анну, она не откажет в любезности поспособствовать, — ворковала Лора. — Анна, как вам понравились наши собаки? Крылат — чемпион, наша гордость. — И Лора, подозвав кобеля, угощала его кусочками недоеденной ветчины, стараясь показать его в самых выгодных стойках. — He has got his ticket today, my sweety! ^[114] Мэй, я тебе всячески рекомендую взять у нас щенка из-под Крылата. Сейчас же, пока мы еще не начали продавать! Подумай: во-первых, какие крови! Во-вторых, ты же будешь оставлять Бонни нам на передержку: мы договорились, ты помнишь! А тогда мы их сможем помещать в одну вольеру вместе с новым кобельком, и Бонни не будет так одиноко. Собачки не будут страдать. Так что думай. Сегодня еще не поздно.

— Клер пытается убить двух зайцев, — шепнул мне Джим, — сначала получить деньги за щенка, а потом брать двойную плату за передержку — ведь собак-то будет уже две!

Но коммерческое красноречие Лоры было тщетно. В этот миг Мэй сосредоточила все свое внимание только на том, чтобы струя кофе из кофейника попадала в чашку Джима, а не мимо. Джим, с его быстрой реакцией старого солдата, мгновенно отодвинулся. Мэй уронила кофейник в чашку, небрежно отвернулась от осколков и, вцепившись в шерсть на шее Мышки, добралась до кресла у камина, где сейчас же крепко уснула. Громогласный Сэмми, пошатываясь, удалился куда-то в недра дома и пропал.

Лора отправилась на поиски мужа.

— Анна, — сказал Ричард, — не хотите выйти на воздух? А то вдруг она вернется! Давайте лучше пройдемся, а потом я поеду. Энн не заснет, пока меня нет.

Встав, я заметила взгляд Джима — он улыбался печально, сочувственно. Трубка его потухла, но вспыхивала капля рубина на мизинце, когда он поглаживал щетку рыжеватых усов. — Странно, — подумала я, — а вдруг он все понимает? Нет, откуда же? Невозможно!

С противоположной стороны стола пристально смотрел Дик. Он, конечно, слышал все, что говорилось. Я стояла, он сидел, откинув назад светловолосую голову с тонким профилем хищной птицы, но по-прежнему казалось, что его глаза, бледные, как июньское небо, взирают на меня сверху вниз.

— Are you a snob, Anna? — вдруг услышала я его хирургический голос. — And don't tell me — you, you, with all your sophistication — that you don’t quite understand. You are sure to know what I mean. So? ^[115]

Я ответила сразу — уже не жгли эти мысли, и не язвили мучительно; за годы перестройки я научилась ловко уклоняться от грязных брызг, которыми мерседесы обдавали прохожих. И ответ я нашла давно.

— В России я не могу быть снобом, Дик. Для этого нужно, чтобы был кто-то, кого человек считает выше себя — я имею в виду социальную лестницу. У нас сейчас наверху бандиты. На самом верху. Как я могу чувствовать себя ниже?

— Но сейчас вы в Англии, Анна. Ну так как?

— В Англии я четвертый день. Снобизм требует древней почвы. Как газоны. Может он укорениться в душе за четыре дня? Вам судить. А не мне. Несмотря на «искушенность». Наверное, за нее мне следует поблагодарить. И принять как комплимент.

— Well, well, well, ^[116] — протянул Дик, наклонив к плечу свою птичью голову. Не успел он обдумать новую фразу, как мы с Ричардом пошли к выходу. На пороге я оглянулась. И Джим, и Дик смотрели вслед — но как по-разному!

На ступенях главного входа лежали косые желтые полосы от ламп главной гостиной. Но дальше от входа ночь была скоплением серых теней — то темных, то светлых. Под ногами хрустел серый гравий. Над почти черной травой газонов и паддоков тянулись кисейные ленты тумана.