Я паркуюсь на противоположной стороне улицы.
Сердце бешено стучит, кровь закипает в жилах. Все идет по плану. Я долго разглядываю дом Кита, как и дом Сайласа до этого, готовясь к тому, что снова увижу его.
Мне просто нужно это пережить, и тогда я смогу сделать то, что задумала.
Мне жарко, я вся мокрая. Я откидываюсь в кресле и ненадолго закрываю глаза. А может, и надолго, потому что, открыв их, я замечаю на крыльце маленькую девочку. Вокруг нее разложены листочки с рисунками, но в какой-то момент она бросает рисование и раскрывает потрепанную книжку. Она выглядит как героиня картины Нормана Роквелла
[8], и мне даже не верится, что она живая и настоящая. Такая маленькая. Ей лет десять, наверное. На ней розовые джинсовые шорты и полосатая футболка. Очень неровные хвостики: наверное, сама делала. Она полностью поглощена чтением. На каждой коленке у нее по пластырю.
Я совсем не ожидала ее увидеть. Невыносимо. Не знаю, почему это стало для меня неожиданностью. Не хочу ничего чувствовать, но не получается.
Я спускаю вниз рукава своей красной толстовки. В ней слишком жарко, но надо было как-то прикрыть забинтованную руку. Рука не прекращает болеть с самого Лэнгфорда, на марле иногда появляются капельки крови, но я не хочу об этом думать. Гляжусь в зеркало. Лицо у меня цвета гнилого фрукта. Фиолетовое, коричневое, где-то желтое. Противно на него смотреть, потому что я сразу вспоминаю, что Сайлас Бейкер все еще на свободе.
Но, может, после встречи с Китом я вернусь в Монтгомери.
И на этот раз сделаю все как нужно.
Я выхожу из машины, хотя все во мне протестует.
Когда я приближаюсь к крыльцу, девочка поднимает голову. Чем ближе я подхожу, тем лучше вижу, какая она хрупкая. Чуть диковатая. Молочно-белая кожа усыпана веснушками. Заостренное лицо, длинный нос, маленькие карие глазки. Я смотрю ей в глаза, а она смотрит на меня. Она закрывает книжку – «Клуб нянек»
[9]. Я слегка улыбаюсь. Девочка настороженно глядит на меня. Впрочем, ничего удивительного: выгляжу я жутковато.
– П-привет.
– Ты как-то странно разговариваешь, – тут же отвечает она. Голос у нее еще более юный, чем я думала. Даже тоньше, чем у Мэтти.
– Я з… Я заикаюсь.
– Что у тебя с лицом?
– Я очень н-неуклюжая.
Я чуть наклоняюсь и указываю на ее книжку. На порванной обложке изображена Стейси, которая с распростертыми объятиями бежит к остальным членам клуба. Я помню эту книжку. Странно как-то. Иногда я забываю, что была ребенком и делала обычные для ребенка вещи. Читала о девочках, чья жизнь казалась мне мечтой. Играла в песочнице и лепила куличики. Рисовала картинки. Летом ловила светлячков.
– Моей любимицей была С-Стейси, но одеваться м-мне хотелось, как К-Клаудия.
– Ненавижу Стейси.
Ишь какая.
– А кого ты л-любишь?
– Мэллори, – отвечает она, хорошенько подумав. – И Джесси. Мне почти столько же лет, сколько им. Я люблю читать о девочках… моего возраста.
Она опускает глаза, и я понимаю, что на самом деле она чувствует себя намного старше. Я тоже через это прошла. Я безумно ценила моменты, когда взрослые вели себя со мной соответственно возрасту. Наверное, у Кита уже есть лоскуток с ее именем, и он готовится уехать с новым трофеем. Мне так хотелось прибыть вовремя, но, раз он здесь, я уже опоздала.
Лицо девочки внезапно озаряется радостью, и она говорит:
– Кто-то продал свою коллекцию «Клуба нянек» в магазин старых книг. Хочется их все скупить, но у меня нет денег.
Я подбираю один из рисунков. Как по мне, она рисует куда лучше своих ровесниц. Унылые пейзажи и грустные маленькие девочки, которые слишком уж похожи на нее саму. Больно видеть такие очевидные проявления страданий. Наверняка ее мать с гордостью вешает рисунки на холодильник, не до конца понимая, что на них изображено. Картинки подписаны именем «Нелл».
Я так тебя понимаю, Нелл.
– Н-Нелл, – говорю я. – Так тебя з-зовут?
– Мне не разрешают разговаривать с незнакомцами, – отвечает она.
– Я не н… не незнакомка. Я знаю п-парня твоей мамы.
– Ты знаешь Кристофера?
От ее интонации мне хочется сжечь весь мир к чертям собачьим. Внезапная вспышка ужаса в ее глазах – это все, что мне нужно знать. Я замечаю, как у нее трясутся руки, как она крепче вцепляется в книгу, чтобы успокоиться, чтобы не выдать себя.
Ей всего десять лет, а она уже не позволяет себе просить о помощи.
Так хочется сказать, что скоро ей не о чем будет волноваться. Что я обо всем знаю, и скоро все будет хорошо. Я уверена, что ей никто ничего такого не говорил, как и мне в свое время, и я знаю, что она отчаянно хочет услышать эти слова, как и я когда-то.
– Он д-дома?
Я делаю пару шагов к дому, и она выкрикивает:
– Нет!
Я поворачиваюсь к ней.
– Он спит. У него тихий час. Мне нельзя его будить, он разозлится.
– П-поэтому ты з-здесь?
– Я могу прочитать почти всю книгу до того, как он проснется.
Она говорит это с гордостью.
– 3-здорово.
Она сияет.
– А г-где твоя м-мама, Нелл?
– Она работает в «Фальконе».
– Ч-что это?
– Бар.
Ну конечно. Я выпрямляюсь. Колени хрустят.
– Когда в-возвращается?
– Когда я ложусь спать.
Почти идеально. Я могу зайти в дом, найти его спящим, распростертым на диване или кровати. Могу занести его собственный нож прямо над его сердцем. Опустить лезвие вниз. Убить его. Я представляю, как он открывает глаза: последним, что он увидит перед смертью, будет мое лицо. Я залью всю комнату его кровью. А когда Нелл спросят, видела ли она что-нибудь, та ответит: «Нет, я была на улице, мне не разрешают сидеть дома во время тихого часа…»
С этой пьянящей мыслью я иду вперед, берусь за дверную ручку, оборачиваюсь и вижу, что Нелл в панике. Она бежит ко мне, хватает меня за запястье. Руки у нее такие же маленькие, как у Мэтти в ее возрасте. «Она не Мэтти, – говорю я себе, хотя всем сердцем хочу, чтобы она была ею. – Она не Мэтти, она не Мэтти, она не Мэтти…» Но у нее такие маленькие руки… такие теплые…