Я не смог даже намекнуть ей, что ее решение родилось просто под влиянием раздражения. Человек, которого она только что осуждала, был тем самым, в пользу которого она вынесла решение. Поэтому я сказал:
– Пошли спать, ты устала. – И сам же не удержался, чтобы не обругать ее про себя.
19
И мы легли в постель.
Тут она сказала мне:
– Оскар, ты сердишься.
– Я этого не говорил.
– Но я чувствую. И не только сегодня, и не только из-за этих тупиц. Ты как-то ушел в себя, ты несчастлив.
Она ждала ответа, и я сказал:
– Пустяки.
– Оскар, все, что тебя беспокоит, для меня не пустяк. И я ничего не смогу с этим поделать, пока не узнаю причину.
– Что ж… Я чувствую себя чертовски бесполезным.
Она положила мягкую сильную руку мне на грудь:
– Ты не бесполезен для меня. А почему ты чувствуешь себя бесполезным?
– А ты посмотри на эту кровать! – Кровать была такой, о которой американцы не могут даже и мечтать. Она делала все, разве что кроме поцелуя на сон грядущий. И была, подобно этому городу, очень красива, и, подобно ему, умела скрывать свой «костяк». – Если бы такое вот ложе сумели соорудить на Земле, оно бы там стоило больше, чем самый лучший из домов, в которых жила моя мать.
Стар задумалась.
– Ты хотел бы послать матери денег? – Она потянулась к стоявшему у изголовья коммуникатору. – Достаточно будет дать адрес: База ВВС Элмендорф, Америка?
(Не помню, чтобы я когда-нибудь называл ей адрес матери.)
– Нет, нет! – Я сделал знак передающему устройству заткнуться. – Ничего я ей не хочу посылать. Ее муж получает достаточно, и от меня он денег не возьмет. Не в этом дело.
– Тогда я просто не вижу в чем. Кровать ничего не значит, значат лишь те, кто в ней спит. Мой дорогой, если тебе не нравится эта кровать, мы достанем другую. Или будем спать на полу. Кровать ничего не значит.
– С кроватью полный порядок. Единственное, чем она плоха, так это тем, что не я за нее платил. Платила ты. И за этот дом. И за мою одежду. И за мою еду. Все это мои… мои игрушки. Черт! Да все, что у меня есть, дала мне ты! Ты знаешь, кто я такой, Стар? Жиголо! А ты знаешь, кто такой жиголо? Что-то вроде мужчины-проститутки!
Одна из наиболее раздражающих привычек моей жены заключается в том, что она никогда не прикрикнет на меня, если я напрашиваюсь на ссору. Она внимательно посмотрела мне в глаза:
– В Америке ведь все работают, верно? Люди работают все время, особенно мужчины?
– Вроде того.
– Но этот обычай существует не везде, даже на Земле он распространен не всюду. Француз, например, счастлив, если у него много свободного времени. Он заказывает себе лишнюю чашечку café au lait
[29], и стопка блюдечек на его столике быстро растет. Да и я не очень люблю работать. Оскар, я испортила наш вечер из-за своей лени – не хотелось завтра с утра заниматься этой тягомотиной. Такой ошибки я больше не повторю.
– Не в этом дело, Стар. С тем вопросом мы покончили.
– Я знаю. Но первый вопрос редко оказывается ключевым. Да и второй – тоже. А иногда и двадцать второй. Оскар, ты не жиголо.
– А как прикажешь меня называть? Если что-то выглядит как утка, крякает, как утка, и ведет себя как утка, то я называю это уткой. А если ты назовешь ее букетом роз, то она от этого крякать не перестанет.
– Нет. Все, что нас окружает… – Она повела рукой. – Кровать. Эта чудесная спальня. Пища, которую мы едим. Мое платье и твое. Наши прекрасные бассейны. Ночной дворецкий, на случай если нам захочется послушать певчую птицу или съесть спелый арбуз. Наши дивные сады. Все, что мы видим, ощущаем, что используем или хотим иметь, – и еще тысячи вещей, находящихся вдали от нас, – все это заработано твоей собственной могучей рукой. Все это твое по праву.
Я засопел.
– Именно так, – настаивала она. – Таков был наш контракт. Я обещала тебе много приключений, большие сокровища и большие опасности. Ты согласился. Ты сказал: «Принцесса, вы получили своего мальчика на побегушках». – Она улыбнулась. – Такого большого мальчика! Мой любимый, думаю, что опасностей было больше, чем ты ожидал… И поэтому мне до сего дня доставляло огромное наслаждение делать так, чтобы и сокровища были больше, чем ты мог себе когда-нибудь представить. Пожалуйста, прими их, и не надо скромничать. Ты их заработал, ты заработал гораздо больше – столько, сколько захочешь иметь.
– Хм… Если ты даже права, то этого для меня слишком много. Я тону в них, как в болоте.
– Но, Оскар, ты же не обязан брать ни крошки сверх того, что тебе нужно. Мы можем жить скромнее. В одной комнате, с кроватью, которая убирается в стену, если тебе так будет лучше.
– Это не выход.
– А может быть, тебе нужно холостяцкое убежище где-то за городом?
– Хочешь выбросить мои туфли, а?
Она сказала ровным голосом:
– Муж мой, если ты хочешь, чтобы твои туфли были выброшены, тебе придется сделать это самому. Я прыгнула через твой меч. И не буду прыгать обратно.
– Полегче! – сказал я. – Ведь это ты предложила. Если я не так тебя понял, то извини. Я знаю, что своего слова ты обратно не берешь. Но может быть, ты о нем сожалеешь?
– Я не сожалею. А ты?
– Нет, Стар, нет… Но…
– Слишком большая пауза для такого короткого слова, – ответила она очень серьезно. – Ну скажи же мне.
– Хм. Ну просто так… А почему ты мне тогда не сказала?
– Не сказала о чем, Оскар? Очень о многом можно говорить.
– Господи, да о многом! О том, что нам предстояло. О том, что ты императрица… особенно перед тем, как ты позволила мне прыгнуть через меч…
Ее лицо не изменилось, хотя по щекам потекли слезы.
– Я могла бы сейчас ответить, что ты меня об этом не спрашивал…
– Я же не знал, о чем спрашивать!
– Это правда. Но если бы ты спросил, то я бы тебе ответила. Я могла бы сказать тебе, что не я «позволила» тебе прыгать через меч, а ты сам отверг все мои заверения, что нет нужды предлагать мне честь стать твоей женой по законам твоего народа… и что я девчонка, которую ты можешь тискать сколько пожелаешь. Я могла бы убедить тебя, что я не императрица и не королева, а просто женщина, занятая тяжелой работой, и эта работа не дает даже такой роскоши, как право на благородство. Все это правда. Но я не буду прятаться за этой правдой. Я отвечу на твой вопрос. – Стар перешла на невианский язык. – Милорд Герой, я боялась одного – если я не буду поступать по твоей воле, ты меня бросишь!