Слава моего отца. Замок моей матери - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Паньоль cтр.№ 33

Но я был на дне лощины, и сомнений быть не могло: дорога одна – нужно повернуть назад и идти вверх по лощине, не принимая во внимание колдовство природы.

Сжимая в руке нож, я пошел обратно. Как настоящий команч, я искал свои следы: отпечаток ноги, сдвинутый с места камень, сломанную ветку.

Ничего не найдя, я вспомнил о великолепной смекалке, которой отличался Мальчик-с-пальчик, гениальный изобретатель приема, помогающего не заблудиться в незнакомом месте, но подражать ему было уже поздновато.

Неожиданно я вышел на своеобразный перекресток: лощина разветвлялась на три узких ущелья, которые куриной лапой поднимались до склона таинственной горы… при спуске двух из них я не заметил…

Как это могло произойти? Я стал соображать, поочередно глядя на каждое из трех ответвлений… И тут меня осенило: колючие кустарники были выше меня, спускаясь, я смотрел прямо перед собой и видел только то ущелье, по которому шел, а оно, как я уже сказал, было довольно извилистым. Но куда же мне идти? Мне следовало бы спокойно подумать и понять, что я спускался по первому ущелью слева, раз на плато я не пересек ни одного из двух других. Но потерявший дорогу незадачливый вождь команчей совсем растерялся: он беспомощно опустился на землю и заплакал.

Однако я очень скоро понял постыдную бесполезность отчаяния: нужно было что-то предпринять, нужно было действовать немедленно, как подобает мужчине. И прежде всего собраться с силами, потому что, несмотря на отменную твердость моих икр, я с беспокойством почувствовал, что устал.

У входа в одно из ущелий возвышался каменный дуб – из одного корня росло семь или восемь стволов, образующих круг, его темно-зеленые ветки торчали из гущи кустарников, где царапающий аржерас сплетался с кермесовым дубком. Эта колючая поросль казалась непролазной, но я окрестил свой нож «мачете» и принялся прорубать себе путь.

Четверть часа спустя после беспримерных усилий и тысячи обжигающих уколов я наконец прорвался через оборонительное кольцо и, обнаружив меж стволов просторную круглую площадку, поросшую бауко, уселся там с ободряющим сознанием полной безопасности: я скрыт от глаз и при этом могу легко вскарабкаться на один из стволов – неоценимое преимущество на случай появления раненого кабана.

Я улегся на мягкую траву, положив под голову скрещенные руки. В центре кроны каменного дуба открывался вид на большой круг неба, в самой середине которого парила какая-то хищная птица, не сводившая глаз с земли.

Мне подумалось, что этот гриф или кондор наблюдает за тем, как отец и дядя жарят на розмариновых углях отбивные, потому что солнце было уже в зените.

Отдохнув несколько минут, я открыл сумку и с большим аппетитом съел хлеб и шоколад. Но я ничего не взял попить, и горло у меня совсем пересохло.

Страшно захотелось съесть апельсин. Но команч должен предвидеть превратности судьбы, и я засунул апельсин обратно в сумку, потому что имел в своем распоряжении другой способ утоления жажды: из книг Гюстава Эмара мне было известно, что достаточно пососать камешек, чтобы испытать ощущение отрадной прохлады. Предусмотрительная природа в этом лишенном родников крае на камешки не поскупилась. Я выбрал совершенно круглый, гладкий камешек величиной с горошину и положил его под язык, как рекомендовалось в инструкциях.

Ущелье справа поднималось к небу; я увидел, что в пятистах метрах передо мной оно кончалось у самого края пологой осыпи, которая наверняка позволит мне выйти на какое-нибудь плато, откуда я смогу наконец обозреть окрестности, может быть, увидеть деревню или даже наш дом. Я сразу же воспрянул духом и бодрым шагом отправился в путь.

Новое ущелье также сплошь ощетинилось колючим кустарником, с той лишь разницей, что тут господствовали можжевельник и розмарин. Эти растения казались гораздо старше тех, которые я видел до сих пор; я успел полюбоваться деревцем можжевельника, таким широким и высоким, что оно напоминало маленькую готическую часовенку, и кустом розмарина намного выше меня. Мало жизни было в этой пустыне: довольно вяло пела свою песню одинокая сосновая цикада да неутомимо взялись преследовать меня три или четыре маленькие лазурно-голубые мухи, жужжа совсем как взрослые, допекающие своими наставлениями ребенка.

Вдруг надо мной пронеслась тень. Я поднял голову и увидел того самого кондора. Он уже спустился с высоты и величаво парил: размах его крыльев показался мне в два раза больше размаха моих рук. Хищная птица удалилась от меня влево. Я подумал, что она прилетела сюда из чистого любопытства, желая бросить взгляд на пришельца, который отважился вторгнуться в ее царство. Но, описав широкую дугу за моей спиной, кондор возвратился ко мне справа, и тогда я с ужасом понял, что он описывает круг, центром которого являюсь я, и что он мало-помалу снижается.

Тут мне вспомнился голодный гриф, который однажды преследовал в саванне раненого Следопыта, погибающего от жажды. «Эти жестокие твари целыми днями преследуют выбившегося из сил путника и умеют терпеливо ждать, пока он не выбьется окончательно из сил, чтобы наброситься на него и рвать его еще трепещущую плоть».

Тогда я схватил нож, который имел неосторожность засунуть в сумку, и стал демонстративно точить его о камень. Мне показалось, что кольцо смерти перестало сжиматься. Затем, чтобы показать хищнику, что я все еще полон сил, я пустился в дикую пляску, закончившуюся раскатами саркастического смеха: эхо подхватило их и так искусно прокатило по ущелью, что мне самому стало страшно…

Но ненасытное чудовище, кажется, ничуть не оробело и возобновило свое роковое снижение. Я поискал глазами, теми самыми глазами, которые оно должно было выклевать своим крючковатым клювом, убежища и – о счастье! – в двадцати метрах справа от себя в каменистом склоне ущелья увидел стрельчатую арку. Я выставил нож острием вверх и, сдавленным голосом выкрикивая угрозы, направился к месту, возможно, последнего моего убежища…

Я шел напрямик через можжевельник и розмарин, раздираемый колючками кермеса; из-под моих ног скатывались камешки… Когда убежище было всего в десяти шагах, я понял: увы, слишком поздно! Убийца замер в двадцати-тридцати метрах над моей головой: я видел, как трепещут его громадные крылья, как вытянулась в мою сторону его шея… Он бросился вниз с быстротой падающего камня. Обезумев от ужаса, закрыв глаза руками, я с воплем отчаяния бросился на живот под большой куст можжевельника.

В то же мгновение раздался страшный грохот, напоминающий тот, что возникает при разгрузке вагонетки: в десяти метрах от меня взлетела испуганная стайка красных куропаток, а хищная птица уже вновь широко и мощно взмывала ввысь, унося в когтях трепещущую, оставляющую за собой шлейф скорбных перьев добычу.

Я с большим трудом сдерживал нервные рыдания, которые Чистое Сердце осудил бы, и, хотя опасность уже миновала, укрылся в убежище, чтобы там постараться прийти в себя.

Это была расселина в форме шатра чуть выше меня и шириной примерно в два шага. Я ногой расчистил себе место среди бауко, ковром покрывавшего землю, после чего уселся у стенки и стал обдумывать свое положение.