– Тебя прислал Флакк? – наконец спросил он.
Катилина внимательно выслушал, нахмурился, огляделся и посмотрел на Крассовского.
– Тебе сказать, что я делал в сенате, Красс? – теперь Катилина говорил серьезно, улыбка испарилась с его лица.
Марк Робертович коротко кивнул.
– Не ты ли поставил меня квестором, чтобы я смог наблюдать за Титом Веттием, который, по твоему разумению, совал нос не в свои дела?
– Дальше! – потребовал олигарх, насупив брови.
– Так вот, пришлось объясняться! Меня вызвали в сенат, как только узнали о том, что твои легионы идут к городским стенам. Признаюсь, дорого мне стоило, чтобы убедить Флакка, будто бы я не имею никакого отношения к тебе! Пришлось напомнить сенаторам, что я являюсь твоим должником и нахожусь в шаге от банкротства! Конечно же, человек, оказавшийся на грани нищеты, не пройдет имущественный ценз и никогда не сможет построить политическую карьеру! Наивные! – Катилина вдруг съездил кулаком по столу. – Считают меня посмешищем, который не сумел сохранить состояние, нажитое во время сулланских проскрипций! Интересно будет посмотреть на их лица, когда все изменится! Я верил в тебя, Красс, но признаться, не думал, что мысль, которую мы лелеяли и обсуждали вскользь, будучи пьяными от вина в лучших домусах Рима, обретет свои очертания так скоро!
Катилина продолжал что-то говорить. Речь его была настолько эмоциональной, что хотелось верить каждому сказанному слову. Луций Сергий буквально зажигал в окружающих внутреннюю искру. У самого Катилины искра раздулась в яркое пламя, и казалось, что, говоря каждое слово, этот человек проживает вместе с ним целую жизнь. Он был великолепный актер с впечатляющим даром ораторского искусства. Крассовский, видавший на своем веку множество людей подобного уклада, внимательно слушал его слова, но не позволял себе купится на чары Луция Сергия, коими квестор без сомнения, обладал. Олигарх переваривал поступившую от римлянина информацию. Выходит, Катилина не был сенатором, а по его заверениям представлял интересы Красса на заседании? Прежний Красс сделал Катилину квестором, желая, чтобы Луций Сергий в его отсутствие ведал в Риме финансовыми интересами богача, возможно, отстаивал интересы Марка Лициния в сенате. Логично, понимая, что за финансовой империей нужен уход и в отсутствие хозяина она затрещит по швам. Катилина упомянул о своей финансовой зависимости от прежнего Красса, вполне возможно, преданностью претору отрабатывал свои долги… Крассовский буквально споткнулся об эту мысль. Катилина отнюдь не был похож на человека, преследующего чужие цели. Если, конечно, чужие цели не пересекались с собственными интересами этого римлянина. Впрочем, об этих самых интересах Катилины только предстояло узнать.
– Что ты хочешь теперь? – перебил олигарх квестора, постепенно скатившегося в пространственные рассуждения и начавшего проклинать сенаторов во главе с Флакком.
– Неважно, что хочу я, гораздо важнее будет спросить, чего хочешь ты, претор? – глаза Катилины блеснули, и Марку Робертовичу вдруг показалось, что он видит во взгляде римлянина то самое всепожирающее пламя.
Крассовский молча сверлил Катилину взглядом, твердо решив, что Луций Сергий первым ответит на вопрос.
– Ты прекрасно знаешь, о чем говорю я, Красс! Я хочу восстановить справедливость! Немедленно!
– В чем же, по твоему разумению, заключается справедливость? – уточнил олигарх.
– В сенат должны входить лучшие мужи Рима, а не только те, кто по сути купил себе там место! Отсюда все беды, Марк! Не я один думаю так, попомни мои слова!
Катилина закончил и, тяжело дыша, отвел взгляд. По его лицу, покрывшемуся красными пятнами, было видно, как тяжело ему далась эта речь. Где-то потерялся раб, все еще несший вино и чашу для гостя, поэтому Катилина схватил чашу Крассовского, залпом осушил ее до дна, чтобы хоть как-то остудить свой пыл. Марк Робертович внимательно наблюдал за ним, улыбаясь кончиками губ. Вот, значит, откуда росли ноги недовольства Сергия. Неужели прежний Красс поддерживал начинания оппозиционеров? Возможно, финансировал таких людей, как Катилина? Или же Луций Сергий являлся любимчиком претора, а возможно, доселе не высказывал своих умозаключений? Впрочем, все это теперь было не столь важно. Как и всякий римлянин, представитель древней фамилии, члены которой в свое время занимали видные посты на политических ступенях римской магистратуры, Катилина хотел обрести власть, жаждал ее. Но нависшее над Луцием Сергием банкротство, неспособность рассчитаться со своими кредиторами ставили крест на устремлениях Катилины и делали невозможным вступление его в политическую борьбу. Марк Робертович уже не раз краем уха слышал, что ценз на вступление в сенат на тот момент был действительно неподъемной суммой даже для обеспеченного человека. Сенат был клубом миллионеров, что ставило крест на политических устремлениях очень и очень многих римлян, как и Катилина, не имевших при себе ничего, кроме фамилии, рвения и права занимать должности. Теперь же, будучи протеже такого человека, как Красс, Сергий увидел возможность возвращения себе и своей фамилии прежних традиций. Стремление римлянина выглядело похвальным. Вот только Крассовский ничем не мог в этом устремлении ему помочь. Потому что Катилина, будучи хоть трижды другом прежнему претору, без всякого сомнения, являлся полнейшим куском дерьма. Отвратительный человек, плохо скрывающий свои истинные эмоции, не до конца понимающий свои желания и даже намерения, что уже говорить о путях, которые бы привели его к вершине, коей, по разумению олигарха, Катилине виделось место в сенате. Таких людей стоило держать подальше от себя.
Марк Робертович медленно покачал головой, со вздохом поставил свою чашу на стол.
– Понятия не имею, зачем ты явился сюда, доблестный, не хочу…
– Ты прав, у нас мало времени, поэтому от пустой трепотни я сразу перейду к делу! – перебил Катилина, он насторожился и теперь осторожно подбирал слова.
Марк Робертович почувствовал, как вместе с этими словами римлянина во рту появился неприятный медный привкус. Он посмотрел на виллу. Стоило поставить в этом ненужном разговоре точку прямо сейчас, позвать ликторов и попросить Фроста выбросить отсюда наглеца. Крассовский уже был готов позвать Фроста, как из виллы наконец вышел раб, несущий на подносе новый кувшин с вином и чашу для Катилины.
– Эй, Агазон, вели Фросту…
– Агазон, почему ты так долго нес нам вино? – Катилина, не дожидаясь, пока раб подойдет к столу, выхватил у него с подноса кувшин и чашу. – Свободен, чего ты встал, если понадобится, Марк Лициний позовет тебя!
Крассовский недоуменно взглянул на Катилину, продолжившего трепаться.
– Выпьем? За твое сегодняшнее выступление в куриях Суллы? – вскричал римлянин.
Марк Робертович поколебался и все же взял чашу в руки. Стоило признать, что как бы ни противился олигарх, свою роль сыграла невидимая харизма интригана-оппозиционера. Любопытство взяло вверх. Чего такого хотел сказать ему Каталина? Какие слова еще не прозвучали? Крассовский кивнул Агазону.