Я спешился с коня, подошел к несчастному, на лице которого от переполняемых эмоций появились слезы. Показалось, невольник совершенно обезумел. Он бросился к моим ногам, обнял за лодыжку, поцеловал. Я одернулся, мужчина был не в себе и не понимал, что творит.
– Как тебя зовут? – жестко спросил я.
– Меня зовут Илай! – прошептал невольник, не оставляя попытки поцеловать мои ноги.
Я резким движением поднял Илая на ноги, но несчастный, будто бы разом обессилев, рухнул обратно.
– Отныне ты свободный человек, Илай! Ни перед кем и никогда ты больше не опустишься на колени! – я нашел его глаза своими глазами. – Если ты хочешь сказать спасибо мне и моим братьям, освободившим вас, то поднимись! Я хочу видеть равного, а не того, кого сломила судьба!
– Поднимись с колен, брат! – поддержал меня Рут.
Илай неуверенно поднялся. По его щекам бежали слезы, несчастный мужчина принялся вытирать их ладонями, размазывая сажу по лицу. Он смотрел на свои руки, похоже, не до конца понимая, что отныне на них больше не будет оков, что рядом нет доминуса, а теперь он, как и его братья, долгие годы проведшие на латифундии господина, свободные люди, вольные принимать решения независимо ни от чьей воли. Мне было больно смотреть на крепкого, но сломленного мужчину, переживающего самый настоящий срыв. Видя, что Илай не может справиться с нахлынувшими эмоциями, один из бывших рабов на латифундии увел несчастного и попытался успокоить.
Я обратил внимание, что несколько бывших рабов о чем-то переговариваются, с любопытством поглядывая на меня. Ко мне вышел один из этой компании, ему было поручено говорить от лица всех остальных. Надо отдать должное невольнику, несмотря на время, проведенное в скотских условиях латифундии, выглядел он отнюдь не сломленным. На латифундии, куда мне со своими бойцами довелось заглянуть сегодня, хозяева не следили за своим живым имуществом. Как и остальные, этот невольник имел запущенную бороду и усы, слипшиеся комьями. Волосы спадали по плечи, в прядях встречалась седина, густые брови выцвели. Кожу местами покрывала короста. Он буквально впился в меня взглядом.
– Это правда? – коротко спросил он.
– Ты не задал вопрос, – улыбнулся я.
– Тебя правда зовут Спартак? Илай не обознался? – пробурчал невольник.
– Его вправду зовут Спартак, а ты мог бы быть чуточку вежливее, бородатый, или останешься без усов! – Рут гоготнул.
Я одарил гопломаха осудительным взглядом, призывая гладиатора не вмешиваться. Не ушло от моего внимания и то, что бородатый, как назвал бывшего невольника с латифундии Рут, напрягся при словах гопломаха, его руки сжались в кулаки.
– Меня зовут Спартак, это правда, – заверил я.
Бородатый коротко кивнул, еще некоторое время пожирая глазами Рута.
– Чего хочешь? – вдруг спросил он.
Надо сказать, вопрос этого человека поставил меня в тупик.
– Я хочу дать тебе и твоим братьям то, чего ты заслуживаешь! Свободу!
– Хм, а тебя кто просил? – бородатый принялся чесать голову, которую наверняка последний раз мыл не один месяц назад, а затем переключился на коросту на щеке, застывшую жесткой желтоватой коркой.
Этот вопрос озадачил меня еще сильнее первого. Боковым зрением я видел, как напряглись мои бойцы, слушавшие этот разговор. На вопрос бородатого ответа у меня не было.
– Тебе не нужна свобода? – только и нашелся я.
Бородатый усмехнулся, мотнул своей гривой.
– Предпочитаю обладать тем, что мне по карману, а у нас, рабов, знаешь ли, карманов вовсе-то и нет, – он развел руками, посмотрел на то подобие одежды, что было надето на нем сейчас. Я увидел, как частички коросты с его щеки забились под его ногти. – А раз нет карманов, значит денег нет тоже! Смекаешь? Расплачиваться нам с тобой нечем! Поэтому зря ты все это затеял, ой как.
– Нам нечем отблагодарить вас! – послышалось из-за спины бородатого.
– Да вас никто и не просил! – подхватил другой невольник.
Я поймал себя на мысли, что прямо сейчас с удовольствием съездил бы по этой бородатой морде. Хотелось, чтобы он заткнулся и больше не нес весь этот никому не нужный бред. Как только невольникам с латифундии могли прийти в голову подобные мысли? Что за ерунду он говорил!
– Опомнись, – я схватил бородатого за руку, схватил сильно, так, чтобы вернуть его в чувства. Казалось, как и Илай, этот человек не в себе. Но если Илай переживал кризис в слезах, то бородатый начал хамить и грубить, не до конца отдавая происходящему отчет. – Ты больше не раб, я не собираюсь требовать никаких денег за твое освобождение!
Из-за спины бородатого опять послышались недовольные возгласы.
– А если бы были деньги, ты бы взял? – напирал бородатый, потянув свою руку и высвобождаясь. – Или не взял?
– К чему такие разговоры…
– Помолчи! – бородатый перебил одного из моих бойцов, попытавшегося влезть в наш разговор.
Как и Рута, я попросил гладиатора не вмешиваться, приложив указательный палец к губам.
– Я не взял бы ни одного асса, не говори ерунду! Твоя свобода не стоит никаких денег! – заверил я.
В голове не укладывалось, неужто эти люди всерьез не понимали, что произошло? Мы были не на рабском рынке, мне не было необходимости называть цену выкупа, я всего лишь возвращал людям то право, которое они имели и которого их не мог лишить никто. Впрочем, бородатый вновь по-своему истолковал мои слова. Вернее сказать, мой ответ пришелся ему не по вкусу. Он нахмурился. Его глаза, прячущиеся за нестриженой, неровно спадающей к переносице челкой впились в меня, вопрошая.
– Ты хочешь сказать, Спартак, что мы, рабы на латифундии, не стоим даже одного вонючего асса? – прорычал он, теряя самообладание. – Хочешь сказать, рабы латифундисты не ровня гладиаторам?
Он продолжал нести всю эту чушь про мнимое неравенство, про выкуп и прочую ерунду, тогда как сам развернулся вполоборота, будто бы обращаясь к толпе застывших поодаль невольников-латифундистов. Я увидел, как в руках спятившего бородача мелькнул осколок камня, зажатый между пальцами в кулак. Он приготовился нанести удар, но я ударил на опережение. Удар пришелся наотмашь тыльной стороной ладони по покрытому коростой лицу. Изнеможенный годами пахоты на латифундии, бывший невольник рухнул наземь, плюясь кровью и осыпая меня проклятиями. Осколок упал у его ног. Бывшие рабы с латифундии, которые все это время не отпускали из рук палки и камни, замерли от неожиданности. Мои бойцы обнажили свои клинки. Все пошло не так, как я того хотел и желал. Я понятия не имел, какая каша творилась в головах этих людей, которые только что не оставили камня на камне от виллы своего доминуса и жестоко расправились с охраной виллы. Теперь они были не прочь затеять расправу над своими освободителями. На лицах бывших невольников застыла ярость. В их глазах читалось животное, не контролируемое ничем желание убивать. Я полагал, что с невольниками придется нелегко, но, похоже, не до конца понимал, насколько непросто все сложится на самом деле.