Между клизмой и харизмой - читать онлайн книгу. Автор: Самвел Аветисян cтр.№ 59

— А что же, по-вашему?

— Это символ знакомства, образ флирта. Как буквы являются знаками звуков, так и плюшевый мишка является изобразительным знаком невинного флирта. Сами по себе звуки ничего не значат без дополнительной коннотации. Ведь для кого-то apple всего лишь яблоко, a reebok — антилопа. Понимаете?

— Понимаю. Отчего же не понять.

— Когда мы говорим «на душе кошки скребут» или «гусь свинье не товарищ», мы же не живность имеем в виду? Или эти фразеологизмы тоже под запретом в рекламе пива?

— Друзья, давайте выпьем и закусим, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. — Жора пнул меня под столом, подавая знак не накалять обстановку.

— При этом компания Heineken, к примеру, грубо нарушает закон, и это ей сходит с рук.

— Каким образом?

— В их рекламе показывается, как с запотевшей бутылки томно сползает этикетка. Это, вне всяких сомнений, рождает у зрителя однозначный образ страстной красавицы.

— Я бы даже сказал, не просто красавицы, а женщины с пониженной социальной ответственностью, — пошутил Жора.

— Подайте на Heineken жалобу, мы рассмотрим, — подобрел Долбежкин, — а лучше замените мишек на сердечки, и проблема исчезнет.

— Мишек на сердечки?

— Если мишки — всего лишь символ, то ничего не стоит поменять один символ на другой.

— Василий Иванович, мы, конечно, компания скандальная и циничная, — быстро нашелся я, — но мы не кляузники и не садисты. Я правильно понимаю, вы предлагаете распотрошить мишек и вынуть из них сердца?

Долбежкину шутка явно понравилась. Он улыбнулся и, уже прощаясь, сказал:

— Попробуйте уговорить каналы. А мы займем нейтральную позицию.

На Heineken по совету Долбежкина мы жалобу подавать не стали. Но написали письмо на имя руководителей каналов, где дали понять, в каком дурацком положении они окажутся, продолжая множить невежество. К чести руководителей, они вняли нашим доводам, и рекламная кампания запустилась в срок. А вот и само письмо:

Уважаемые господа, как вам доподлинно известно, в эпоху сексуального освобождения доминировал максимум сексуальности и минимум воспроизводства. Сегодня же мечтой генно-модифицированного общества является максимум воспроизводства и как можно меньше секса. Прежде тело было метафорой души. Сегодня оно лишь вместилище желаний.

Принятый Думой запрет показа людей и животных законодательно закрепил мимикрию тела. Сегодня любая попытка репрезентации людей и животных сводится к их редукции. Другими словами, чтобы изобразить людей или животных, надо их не показывать. Согласно основателю структурализма Ф. де Соссюру, любые невербальные знаки (в нашем случае плюшевые мишки) обозначают интеллигибельное присутствие образа в трансцендентной сфере языка. Поэтому бессмысленным и глупым выглядит ваша попытка запретить то, чего нет в нашей рекламе, но всегда присутствует в коллективном бессознательном потребителя.

Уважаемые господа, вам следует согласиться с приведенными доводами и не препятствовать продвижению нашего пива к сердцам и желудкам потребителей.

С надеждой на понимание, компания Yardoff.

— Ты до меня изменял жене?

— Нет. И с тобой не изменяю.

— Это как? Объясни!

— Не обидишься?

— Попробую.

— Нельзя изменить телом. Нельзя изменить тем, что тебе не принадлежит.

— Что за ахинея?

— А говорила, не обидишься.

— На дураков не обижаются.

— Нельзя изменить инстинктом, а тем более основным.

— А чем тогда можно, интересно?

— Изменять можно лишь чувствами и мыслями. То есть сердцем и головой. Я тебе больше скажу. Можно изменять жене, занимаясь с ней сексом, если в мыслях ты не с ней, если сердцем с другой.

— Чушь!

— Не кипятись! Иван Павлович Сартер говорил, что секс — это когда двое тянутся друг к другу, а любовь — это когда они идут по жизни вместе.

— Кто, не поняла, говорил?

— Сартр, который Жан-Поль. Секс всего лишь гигиена плоти… это как чистить зубы. Изменять с зубной щеткой — вот это точно чушь.

— То есть ты хочешь сказать, для тебя я щет…

— Муза.

— Щетка зубная?

— У Сартра музой была Симона де Бовуар. Нет, вру. Женой была, а музы менялись каждый день. А у 56-летнего старика Хэма во время сафари в африканских саваннах был бурный роман с черной нимфеткой по имени Дебба. Он занимался с ней сексом при спящей жене, покупая любовь грациозной пантеры за шесть бутылок пива.

— Да ты кретин, и писатели твои кретины.

— Погоди! Ярдов звонит. Я отвечу. Ты пока закажи еще вина.

— Да пошел ты! Жирное и бесчувственное животное, — Лицо Анжелики покрылось бордовыми пятнами. Она резко вскочила из-за стола, схватив пустую бутылку, но, одумавшись, взяла бокал с остатками вина и звонко запустила в меня.

— Не звони мне больше, скотина! — Анжелика, роскошная в гневе, вышла из-за стола и направилась к выходу, прошелестев воздушным платьем в такт колебаниям своих тугих ягодиц…

— Чего не берешь трубку? — послышался веселый голос Ярдова.

— Я в машине. Паркуюсь.

— Мне сегодня выпал цвет. Ставить на число, что думаешь?

Зная десять лет Ярдова, было несложно разгадать эзопов его язык. Ему предложили меньше, чем он рассчитывал.

— Думаю, не стоит блефовать. — «наконец, — подумал я, — нашелся покупатель, готовый купить его активы — и завод, и рестораны».

— В сумму сделки рестораны не войдут, — прочел мои мысли Ярдов. — этот сраный ковбой Джо ни в какую не хотел обсуждать рестораны.

Джо — это Джозеф В. Стрелла, CEO крупнейшего производителя пива в России Sun Interbrew.

— Тем более не стоит рисковать, — увереннее произнес я.

— Ладно. Завтра чтобы был в офисе. Придут от него юристы, будем цену утрясать…

Представители юридической фирмы White & Case пришли ровно в назначенный час. В мрачных костюмах от Hugo Boss и стильных брегетах сели напротив Ярдова и синхронно раскрыли лаптопы. Расселись, судя по визиткам, строго по ранжиру: в центре — лысый экспат О’Риордан, а по обе стороны — два его русских зама.

С ними еще была юная брюнетка с изумрудными глазами, на визитке которой значилось personal assistant ^[88]. Она сидела в углу стола, шебурша, как мышь, бумагами. Не проронив ни слова за все время переговоров, она лишь изредка смущенно вздыхала, когда Ярдов отпускал ей комплименты: