Плюх с Блямсом синхронно помотали головами.
– А сама-то?..
– В полном порядке, – сказала девушка. – И предлагаю, коли так, двигаться далее. Обедать все равно еще рано, так зачем и время терять?
Спорить не стали, отправились дальше. И примерно через час разведчик с нарастающей тревогой начал всматриваться вперед. Где-то совсем уже рядом был его разбившийся корабль. Их последняя надежда и в то же время их возможная гибель. В последнее, несмотря на все самоуговоры, верилось все-таки больше.
Еще через полчаса он спросил:
– Блямс, радиацию чувствуешь? Любые излучения, которых до этого не было.
«Богомол» ответил не сразу. Потом неуверенно блямкнул.
– Что?.. – посмотрела на Плюха Илона. – Чего скуксился? Что он сказал?
– Непонятное он что-то сказал… Говорит, что вроде как и чувствует что-то, но будто не излучение, а отголосок.
– Поясни, – посмотрела Забияка теперь уже на Блямса.
– Блямс, – почти по-человечески пожал тот плечами.
– Говорит, что не может объяснить, раньше с таким не сталкивался. Все равно как если видишь не сам предмет, а его тень. Так и тут.
– И где же эта тень?
– Блямс, – развел лапы «богомол».
– Говорит, что прямо здесь. И еще сказал, что мы вроде как пришли. Прости, я обещал дословно… До намеченной цели не осталось никакого расстояния.
– Отставить дословно, – поморщилась Илона. – В самом деле, Егор, прекрати. Что ты как маленький? И теперь ты поясни: что все это значит? Понимаю, что знать не можешь, но хотя бы догадками поделись.
Плюх задумался. Девушка была права, знать он ничего не мог, да и придумать что-то хотя бы схожее с научным объяснением, а не со сказками вроде «по щучьему веленью, по моему хотенью, исчезни аварийный корабль, а излучение останься!» К тому же, ладно бы излучение и в самом деле осталось – можно бы тогда было предположить, что арги убрали обломки, а облученные почва и камни продолжают фонить. Так ведь нет! Конечно, если «Ревды» все равно не было, то это даже и к лучшему, что ничего не фонило. Не хватало еще облучиться и умереть понапрасну. Обидно было бы. С другой стороны, что-то все же осталось, какая-то тень. Если уж Блямс не мог понять, что это, с его-то способностями, то где уж было ему, обычному человеку. Пусть даже и космическому разведчику третьего класса.
В итоге он прокашлялся и сказал:
– Я не знаю… В смысле, точно не знаю. Но, по крайней мере, ясно, что до нужного места мы дошли. Из минусов мы имеем отсутствие корабля. Из плюсов – отсутствие смертельного излучения.
– Хочешь, открою секрет? – перебила его Забияка. – Там, откуда мы вышли, равно как в любой точке по пути нашего следования, также отсутствовали эфирные корабли и смертельные излучения. Шикарно мы всех обманули, скажи? Особенно себя самих.
Косморазведчик хмыкнул. На язычок любимая по-прежнему оставалась остра.
– Но я могу и кое-что добавить, – сказал он. Догадка пришла к нему только что, как аппетит во время еды. – Арги сняли с Зоны слой с «Ревдой» и, скорее всего, его уже уничтожили. Но излучение разбитых генераторов было столь сильным, что проникло и на другие слои. Отсюда и «тень», а не само излучение.
– Что нам это дает? Мы-то полагали, что найдем «пробой», выход из Зоны как раз таки в том слое, где «Ревда».
– Погоди-ка… – поднял брови Плюх. – А почему именно в том? Мы ведь рассчитывали на то, что излучение проделает эту «дыру». Но если оно проникло сквозь слой, то почему бы и «дыра» не оказалась столь же сквозной? Оставшееся нам наследие «Ревды».
– Для красного словца сказал или правда так думаешь? – с прищуром посмотрела на него Забияка.
– Конечно, правда. Слова нам теперь не помогут, хоть красные, хоть зеленые.
– Блямс, – сказал «богомол».
– Прости, я не тебя имел в виду. И, кстати, дорогой ты наш, на тебя теперь вся надежда. Мы, как понимаешь, никаких дырок, провалов, расщелин и прочих входов-выходов увидеть не сумеем. Так что сейчас пообедаем, и начинай внимательный осмотр этой местности. Походи здесь, покружись, каждый камень пощупай-понюхай. Только будь осторожен, сам в какую дыру не свались.
– Это дело, – кивнула Илона. – Доставайте провизию, хотя бы поедим напоследок не ужимаясь.
– Зачем ты так? – с укоризной посмотрел на нее косморазведчик.
– Как? Ты что это, подумал, небось, что я с жизнью проститься решила? Напротив, в удачу верю. И коль уж мы скоро окажемся в твоем благословенном мире двадцать шестого столетия, то о запасах пищи нам заботиться не придется, накормят.
– Двадцать второго, – сухо поправил Егор, понимая, что Забияка ерничает. «Боится, наверное, – подумал он. – Да и как тут не бояться. Вот и прогоняет страх такими высказываниями. Пусть. Лишь бы ей стало лучше».
На самом деле ему тоже было страшно. Он был почти уверен, что никакого выхода Блямс не найдет. А это значило, что они останутся в Зоне навсегда. И времени этому «всегда» осталось, может, день, может, час, а может, уже и последние секунды. «Интересно, почувствуем мы что-нибудь в мгновение «икс»? Скорее всего, нет. Просто все погаснет. Не только все вокруг, но и само сознание, поскольку исчезнет его носитель. Ну и ладно. Ну и хорошо. В конце концов, до рождения было то же самое. И ничего ведь, не жили как-то. Не жили – не тужили. Вот только успокаивать любимую подобными сентенциями лучше не стоит. Да и вообще, не жить мы всегда успеем. Сейчас бы выжить…»
Обедали не спеша, будто специально оттягивали миг, когда жестокая реальность убьет остатки надежды. Но рано или поздно все заканчивается. Остатки снеди вновь сложили в рюкзаки, и Забияка скомандовала:
– Давай, Блямсик, найди нам выход.
«Богомол» стал неспешными прыжками описывать большой круг.
– Ты что, по спирали потом будешь сужать? – крикнул наблюдавший за другом Плюх.
– Блямс-блямс-блямс! – замахал тот лапами.
– Говорит, что нет. Что ему с такого расстояния до центра описываемой окружности как раз все видно.
– Я же говорила тебе, что можно не дословно толмачить, – буркнула Илона.
– Так я и не дословно. Но чтобы суть была ясна. Ясна ведь?
– Ясна твоя суть. Ясна-красна.
– Ты не кручинься, – приобнял девушку Егор. И та не отстранилась!
– А чего кручиниться? Я, знаешь, о чем подумала? Ну не станет нас, и что? Сколько лет существует Вселенная? Миллион? Миллиард?
– Почти четырнадцать миллиардов.
– Тем более. Четырнадцать миллиардов лет нас не было, и ничего же. Вот ты чувствовал что-нибудь, когда тебя не было? Боль, тоску, голод, жажду? Нет ведь.
– Я тебе больше скажу, – улыбнулся Плюх. – Мне и до этих четырнадцати миллиардов неплохо себе не жилось. – Он не стал говорить ей, что подобные мысли посещали его совсем недавно.