В общем, по закону подлости, если какая-нибудь гадость может случиться, то она непременно случится – и уж в самый, разумеется, неподходящий момент. Смешно, но Аникей даже не сразу понял, что происходит. Только ему вдруг очень захотелось наружу. Так захотелось – аж сил не было, как будто в пещере дышать стало нечем. И он ринулся было к выходу, ноги туда сами понесли, но услышал вдруг, как визгливо, по-бабьи заохал Грибок.
Огромным усилием воли доценту удалось остановиться, хоть он и осознавал, что надолго его не хватит. Но пока тревога за товарища победила, и Тавказаков медленно, словно во сне, как будто пещеру наполнила вязкая субстанция, побрел к лежанке одноногого. А тот вел себя более чем странно: вскочил было на единственную ногу, схватил костыли, но обрубок правой, мотнувшись, выбил из рук сначала один костыль, а потом сразу и второй. Грибок снова заохал и рухнул навзничь рядом с лежанкой. Руками он шарил по полу в поисках костылей, а половина его правой ноги дергалась из стороны в сторону так, словно пыталась оторваться.
– О-оох! О-оох! – заполошно причитал Грибок. – Ой-ёй-ёй-ёй, смертушка моя!.. – Увидев, однако, что Аникей, стиснув зубы и наклонившись вперед, будто сквозь порыв урагана, пытается до него добраться, лекарь крикнул: – Не надо! Ничего. Она не даст мне уйти… Не помру, не впервой.
– Не-у-же-ли ни-че-го не сде-лать? – едва шевеля языком, который тоже не слушался, спросил ученый.
– Только если совсем отрезать. Но ты ж видел, что там, так что не поможет. Да и не даст… Ой-ёй-ёй! О-оох! О-оох! – снова заохал «медик», но, скривившись, как от сильной боли, сказал еще: – А ты иди, иди! Не устоять все равно, не тужься. Только «Машку» не забудь и подсумок с магази… ой-ёй-ёй-ёй!..
Хорошо, что Грибок напомнил про винтовку, иначе Аникей бы ее точно забыл. А сейчас схватил, прижал к себе, словно ребенка из горящей избы выносил, ринулся опять к выходу, вспомнил про подсумок… И почувствовал, что все, сил сопротивляться у него больше не осталось. Не хватало их уже даже на то, чтобы сделать эти три-четыре шага назад и взять снаряженные магазины.
Одноногий сталкер это увидел, сразу все понял и процедил сквозь «охи»:
– Возле выхода, справа… о-оох!.. руку протяни… На полке коробки с патро-о-оох!.. с патронами… В карманы… ой-ёй-ёй!.. сколько сможешь…
Тавказаков понял. Вот только остановиться у выхода не сумел. Но руку к полке сунул, ухватил коробку, потянул… Та открылась, патроны звонко зацокали по каменному полу. Но часть их все же осталась – десяток, полтора, хоть что-то. Их Аникей рассовал по карманам уже на ходу, со всех ног мчась куда-то по лесу.
Бежать было легко и трудно одновременно. Легко – потому что ноги словно двигались сами, да и выбирать, в какую сторону двигаться, тоже не приходилось, все уже выбрали за него, без участия сознания. Но в этом и состояла главная трудность. Даже не трудность, пожалуй, – что тут трудного, не думать-то? – а проблема, неприятие подобных действий тем самым сознанием. Раньше в своей жизни Аникей Александрович привык руководствоваться именно собственным разумом, принимая решения, бежать ему куда-то или не бежать, а если и бежать, то куда именно. А теперешняя ситуация его и напрягала, и откровенно пугала. Да и как можно было не бояться; ведь некая сила тебя заставляет нестись сломя голову, а потом, возможно, настойчиво предложит повеситься на ближайшем дереве. Или выдавить себе глаза – зачем они, если тобой управляют извне?
Но трудность в его положении все-таки тоже присутствовала. Сначала Аникей ее не ощущал, но чем дальше бежал, тем сильнее стал чувствовать усталость. Ну, правильно! Двигались-то ноги сами, но тем не менее это были его ноги, его тело. Ученый где-то читал, что в процессе бега участвуют практически все группы мышц. А если учесть, что последний раз он их более-менее активно напрягал на занятиях физкультурой, когда учился в институте, то удивляться быстро нарастающей усталости, боли и одышке не приходилось. Ему бы присесть отдохнуть… А еще лучше – прилечь. Но куда там! Даже снизить скорость доцент Тавказаков не мог. «Интересно, – уже почти безразлично подумал он, – а если я подверну ногу? Или растяну, порву связку, мышцу, чего еще там?.. Меня все равно будут заставлять бежать?.. Но если я физически не смогу даже стоять, все равно буду дрыгать ногами лежа?» Тут он вспомнил, как недавно корчился, лежа на полу пещеры, Грибок, и сам же себе ответил: «Да, буду лежать и дрыгать. Им по хрен, здоров я или нет, полон сил или подыхаю от усталости, есть у меня вообще долбаные ноги, или их отгрыз какой-нибудь «звездочет», «счетовод», «главбух», работник финансово-кредитной системы»…
Аникей поймал себя на том, что начинает бредить наяву. И с тоской вдруг подумал: «Лучше бы он и правда мне ноги откусил, а не палец!..» Подобная мысль испугала его, и на время он даже забыл об усталости, но этот момент был мимолетным; вскоре она навалилась на него с такой силой, что ученый осознал: еще чуть-чуть – и попросту не выдержит сердце.
Стоило так подумать, как ноги с бега перешли на шаг. Тавказаков ощутил столь огромное облегчение, что был не в состоянии рассуждать, почему так произошло. Хотя на самом-то деле логично было предположить два варианта: либо те, или то, что заставляло ученого бежать, «отменило» его возможную смерть, чтобы не лишиться «солдатика», либо место назначения было уже достаточно близко, чтобы дать этому «солдатику» немного отдышаться перед боем.
Вероятно, работали обе версии, а вскоре начавший приходить в себя Аникей Александрович услышал многочисленные людские голоса, покашливание, смех.
Сначала, забыв об усталости, обрадованный ученый заспешил к ним, но тут же спохватился и замер на месте. Да, он сумел остановиться, но в тот момент этого не осознал. Его стал тревожить вопрос: кто эти люди – сталкеры или «урфины»? Логика подсказывала, что, скорее всего, первое; «инкубаторские» бойцы вряд ли общались бы так непринужденно и открыто. Во всяком случае, смеяться они, по мнению доцента, вообще не могли в принципе. Но даже если это были сталкеры, то как они отнесутся к появлению незнакомца? Или же здесь, в этой учебной Зоне, их было слишком много, чтобы знать в лицо каждого? Но даже если так, ему ведь рассказывали, что сталкеры из разных группировок зачастую ведут себя по отношению друг к другу враждебно. Не наваляют ли ему сейчас, если он к ним выйдет?.. Но с другой стороны, рассуждал Аникей, всех их, включая его самого, притащили сюда, чтобы драться с «урфинами». И если он будет сторониться сталкеров, то ему уж точно «наваляют», только не обычные люди, пусть даже грубые и озлобленные, а специально «заточенные» на боевые действия бездушные создания. Причем, с огромной вероятностью, «наваляют» так, что он не то что пальчика лишится, а, возможно, от него один только пальчик и останется. Обрубочек. Пенечек.
И Аникей Александрович, решив, что никакой он сейчас не доцент Тавказаков, а самый что ни на есть сталкер Беспалый, решительно двинул к «своим», в последний момент с оптимизмом подумав, что и впрямь может найти там своих, а это меняло бы расклад совсем уже в иную сторону. Ведь рядом со Злыднем, Брюлем и Колычем он чувствовал бы себя почти в безопасности. Во всяком случае, даже умереть в кругу знакомых не столь тоскливо и страшно.