Глава восьмая
Думать о чем-то — все равно что подбирать камни во время прогулки, собираясь либо бросать с берега камешки в воду, либо разбивать стеклянную дверь музея. Когда вы о чем-то думаете, походка у вас тяжелеет, и, по мере того как мыслей накапливается все больше, вы ощущаете все большую тяжесть, и под конец бремя мыслей становится невыносимым и вы уже не можете ступить ни шагу и способны лишь сидеть и смотреть на мягко набегающие волны океана или слушать мягкие шаги охранника и, думая слишком усиленно о слишком многом, не способны больше ни на какие действия.
К тому времени, как солнце село и длинные тени легли на прибрежную отмель, бодлеровские сироты так отяжелели от мыслей, что не могли пошевелиться. Они размышляли об острове, о страшной буре, которая занесла их сюда, о лодке, которая выдержала шторм и спасла их, о собственном предательском поведении в отеле «Развязка», в результате чего им пришлось спасаться в одной лодке с Графом Олафом, который сейчас перестал уже звать Бодлеров и громко храпел у себя в птичьей клетке. Они размышляли о колонии, о тучах, нависших над ними, когда островитяне подвергли их опале, о давлении окружающих, когда островитяне приняли решение бросить детей на отмели, о рекомендателе, с которого началось это давление, и о загадочном яблочном огрызке, который, с их точки зрения, был ничем не лучше, чем спрятанные Бодлерами предметы, в первую очередь и навлёкшие на них неприятности. Они думали о Кит Сникет, о буре, из-за которой она очутилась на верхушке необычайного книжного плота в бессознательном состоянии. Думали о своих друзьях — тройняшках Квегмайрах, которых, возможно, тоже застиг шторм в открытом море, и о подводной лодке капитана Уиддершинса, лежавшей на дне, и о загадочном расколе, лежащем в основе всего происходящего подобно громадному вопросительному знаку. И наконец, как и всегда с наступлением сумерек, дети думали о родителях. Если вам приходилось терять кого-то из близких, вы знаете, что, думая о них, вы стараетесь представить, где они сейчас. Поэтому Бодлеры думали о том, как далеки от них сейчас мама и папа и как близко от них находится все зло мира — всего в нескольких шагах, запертое в клетке. Так они сидели и размышляли. Размышляла Вайолет, размышлял Клаус, размышляла Солнышко, и по мере того, как день склонялся к вечеру, мысли так навалились на них своей тяжестью, что им казалось — больше они не выдержат самой легковесной мысли. И тем не менее, когда на горизонте погасли последние солнечные лучи, у них нашлось ещё о чем подумать, ибо в темноте они вдруг услышали знакомый голос, и тут им пришлось размышлять о том, что делать дальше.
— Где я? — спросила Кит Сникет, и шорох её платья на верху книжного куба заглушил храп Олафа.
— Кит! — позвала Вайолет и быстро встала. — Вы проснулись?
[ Лакуна. Нет стр. 202 — 203 ]
единственная на свете? Однако не будем говорить о прошлом, Бодлеры. Расскажите, каким образом вы попали на этот остров?
— Точно так же, как и вы, — ответила Вайолет. — Нас сюда вынесло после кораблекрушения. Единственным способом, каким мы могли покинуть отель «Развязка», было уплыть на лодке.
— Я знала, что вам грозила опасность, — сказала Кит. — Мы наблюдали за небом. Мы увидели дым и поняли, что вы подаёте нам сигнал — предупреждаете, что присоединяться к вам опасно. Спасибо, Бодлеры. Я знала, что вы не подведёте. Скажите, а Дьюи тоже с вами?
Слушать то, что говорила Кит, было почти невыносимо. Дым, который она видела, был следствием пожара, устроенного детьми в прачечной отеля, он быстро распространился по всему зданию, прервал суд над Графом Олафом и подверг опасности жизни всех находившихся в отеле людей — и негодяев, и волонтёров. А Дьюи, с грустью вам напоминаю, был вовсе не с Бодлерами, а лежал мёртвый на дне пруда, сжимая руками гарпун, который дети выпустили ему прямо в сердце. Однако Вайолет, Клаус и Солнышко не могли заставить себя рассказать Кит всю историю целиком — пока не могли. Они не в состоянии были рассказать, что случилось с Дьюи и со всеми другими благородными людьми, с которыми они встретились, — пока не в состоянии. Сейчас не могли, пока ещё не могли, а возможно, и никогда не смогут.
— Нет, — ответила Вайолет. — Дьюи здесь нет.
— С нами Граф Олаф, ус, — но он заперт.
— И змея, — добавила Солнышко.
— Ох, я рада, что Смолка уцелела! — воскликнула Кит, и Бодлеры прямо услышали, как она улыбается. — Это я дала такое прозвище Невероятно Смертоносной Гадюке. Она составила мне компанию на этом плоту, после того как шторм разлучил нас с остальными.
— С Квегмайрами? — спросил Клаус. — Вы нашли их?
— Да. — Кит кашлянула. — Но их здесь нет.
— Не исключено, что их тоже сюда вынесет, — предположила Вайолет.
— Не исключено, — неуверенно отозвалась Кит. — Надеюсь, и Дьюи к нам присоединится. Нам понадобится как можно больше единомышленников, если мы хотим вернуться назад в большой мир и добиться правосудия. Но сперва давайте отыщем колонию, о которой я столько слышала. Мне необходимы душ и горячая пища, а потом я хочу услышать обо всем, что случилось с вами. — Она начала спускаться, но с криком боли остановилась.
— Вам нельзя двигаться, — быстро проговорила Вайолет, радуясь предлогу удержать Кит на прибрежной отмели. — У вас повреждена нога.
— У меня повреждены обе ноги, — удручённо поправила её Кит и снова откинулась на спину. — Мне на ноги свалилось телеграфное устройство, когда субмарину атаковали. Мне нужна ваша помощь, Бодлеры. Надо найти для меня безопасное место.
— Мы сделаем все, что сможем, — отозвался Клаус.
— Может быть, помощь уже близка, — сказала Кит, — я вижу, кто-то идёт.
Бодлеры обернулись и увидели в темноте крошечный, но очень яркий огонёк, который быстро приближался, словно катился, с западной стороны. Сначала огонёк казался просто светлячком, метавшимся по отмели, но потом дети поняли, что это фонарик, а вокруг него жмутся друг к другу несколько фигур в белых одеяниях, осторожно пробираясь между обломками. Свет фонарика напомнил Клаусу о том, как он проводил ночи дома, в бодлеровском особняке, читая под одеялом, а снаружи, в темноте, слышались таинственные звуки, которые, как уверяли родители, производил ветер даже и в безветренные ночи. Бывало, утром в комнату приходил отец, чтобы разбудить Клауса, и заставал его спящим с фонариком в одной руке и с книгой в другой. И сейчас, по мере того как огонёк приближался и приближался, среднему Бодлеру вдруг почудилось, что это его отец спешит им на помощь. Но разумеется, это был не отец. Фигуры дошли до книжного куба, и дети разглядели лица двух островитянок: фонарик держала Финн, а Едгин несла большую закрытую корзинку.