– Фрида Михайловна! – чуть ли не в
отчаянии вскричал Вениамин. – Да вы что?! Очнитесь! Ведь мы вошли в
опечатанную квартиру! В опечатанную! Значит, я не ошибся! Значит, здесь уже
была милиция! Значит, им тоже известно, кто убит, им известна настоящая фамилия
Сорогина. Опечатанная дверь – это уж самое веское доказательство того, что я
говорю правду.
У Фриды снова сделался тот же загипсованный
взгляд.
– Нет, нет, этого не может, не
может... – бессвязно пробормотала она. – Но кто же тогда приехал в
Париж?! И если... если это правда... как же теперь быть?!
– Всем оставаться на местах, –
послышался спокойный, деловитый совет, и Веня, испуганно обернувшись, увидел
стоящего у двери уже известного ему товарища Капитонова. Как и прежде, он был в
штатском, однако рядом с ним замерли два суровых парня в форме, отрезая всякий
путь к отступлению.
Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа
«Он догадался? Нет? Кто-нибудь что-нибудь
понял? Что думает Николь? Что думает Мирослав? Что думает Жерар? Что думает
Алекс? Что мне делать?!«
Лера металась между столовой и кухней,
накрывая к завтраку, и удивлялась, что у нее не валятся из рук тарелки. При
каждом движении бриллиант на безымянном пальце левой руки (французы и при
помолвке, и при обручении надевают девушке кольцо на левую руку) не просто
блестел, но натурально испускал снопы искр. О таком Лера раньше только в
книжках читала, поэтому волей-неволей то и дело пялилась на него. Честно
говоря, в этом блеске все остальное казалось потускневшим. Даже лицо Алекса.
Даже его янтарные глаза. Нет, ну в самом деле, янтарь ведь блестит не так ярко,
как бриллиант... В том смысле, что янтарь вообще не блестит. Он светится, и то
если на него падает солнечный луч. Но сейчас Алекс с непроницаемым выражением
лица сидел в самом темном углу столовой и глаза его были опущены. А когда он
все же поднимал ресницы, то на Леру не смотрел.
Как будто ничего и не было...
А может быть, и в самом деле не было? То, что
случилось среди рассыпанной мирабели, показалось чем-то мгновенным, далеким и
нереальным, когда Лера выслушала рассказ Мирослава о парижских событиях. Вот
это да! Словно бы гангстерский фильм! Стоило представить разгромленную квартиру
на рю Друо, как ее начинало поташнивать от страха и возмущения.
А Николь, как это ни удивительно и ни странно,
была куда больше возмущена и поражена совсем другим.
– Ты представляешь?! – возмущенно
воскликнула она, едва увидев Леру и лишь вскользь поздравив ее и Жерара. –
Оказывается, Мирослав в жизни не вел с мэтром Мораном никаких доверительных
бесед о своем бесплодии.
– Тем более, как ты понимаешь, все это
чушь, опровергнутая жизнью, – усмехнулся Понизовский, погладив живот
Николь. – Удивляюсь, зачем ему вмешиваться в наши судьбы? Зачем пытаться
разлучить нас? Вообще ничего не понимаю. Он клянется Николь в том, что я
намерен бросить ее. Однако именно он требует моего скорейшего приезда в Париж.
Именно в это время какие-то бандиты начинают уверять меня в том, что похитили
Николь, и требуют моей подписи на каких-то неведомых документах...
Разговор шел по-русски, потому что французская
сторона в лице Николь и Жерара владела этим языком почти свободно. Доселе
молчавший Алекс наконец ожил, начал вставлять реплики. Лера исподтишка
взглядывала на него и тут же отводила глаза. Она боялась задержать взгляд хоть
на мгновение – Жерар мог это заметить. Вообще, жених Леры отчего-то смотрел на
Алекса очень внимательно. Конечно, на воре шапка горит, это само собой
разумеется, однако Лере показалось, что интерес Жерара усилился после того, как
Алекс представился. Жерар даже уточнил дважды:
– Так ваша фамилия – Шведов? Вас зовут
Алексис Шведов? В самом деле?!
Алекс кивал не без угрюмости. Чудилось, его
возмущает недоверие, звучавшее в голосе Жерара, а может, обиделся за Алексиса.
Наконец начал удивляться и Мирослав:
– А почему вы спрашиваете? Я сам видел
его паспорт!
– Охотно поясню, – с полуулыбкой
ответил Жерар. – Я так настойчив потому, что не знаю, чему больше
удивляться: беспримерной человеческой наглости или причудливости той цепи
совпадений, которые иной раз выковывает судьба.
– Что вы имеете в виду? – вспыхнул
Алекс.
«О господи, зачем он задирается?! –
внутренне съежилась Лера. – Разве не ясно? Это нашу наглость Жерар имеет в
виду, нашу с Алексом беспримерную наглость. Ожидая приезда жениха, я... я вдруг
ни с того ни с сего, как сумасшедшая, отдаюсь другому. И Жерар появляется
именно в тот миг, когда мы только что очухались. Ну хорошо, что хоть не пятью
минутами раньше! А может быть, он и появился пятью минутами раньше? И все
видел? Не-ет... тогда бы он не сделал мне предложения. Не вручил бы кольцо! Или
это нарочно? Чтобы заставить меня сгореть со стыда? Ну так он добился своего,
потому что я уже практически обратилась в пепел! Но Алекс – неужели он ничего
этого не понимает? Зачем лезет на рожон, зачем вынуждает Жерара объяснять то,
что объяснить невозможно?!»
– Что я имею в виду? – повторил
Жерар с полуулыбкой. – Извольте, господа. Я объяснюсь. Только знайте:
история эта долгая, ибо уходит корнями в прошлое. В жизнь моего отца, Габриэля
Филиппофф... вернее, Гавриила Филиппова, Гаврилы, как его звали раньше. Прошу
набраться терпения.
Прежде я уже говорил, что Габриэлю –
позвольте, я буду называть его этим, более привычным мне именем, – так
вот, Габриэлю не за что было любить Советскую власть. Отец его был раскулачен,
сослан и умер в Сибири. Мать погибла еще в пути, не доехав и до Урала. Габриэль
избегнул общей участи просто чудом. Незадолго до того дня, когда в их дом
нагрянули комитетчики и милиционеры, он с попутным обозом уехал в Брянск навестить
тетушку, сестру матери, бывшую замужем за рабочим. В это время в городе
свирепствовал тиф. Семья, в которой жил Габриэль, заболела вся. И все умерли,
кроме него. Однако он долго болел, а когда вышел наконец из тифозных бараков,
уже знал о том, что в родную деревню ему лучше не возвращаться... Он и не
вернулся. Жил у друзей покойного дяди, потом устроился на завод, начал
приспосабливаться к жизни в стране, которую возненавидел из-за того, что она
погубила его семью.