Четырнадцатого марта состоялась распродажа коллекции Уилсона, состоявшей из старинных и современных картин, бо́льшую часть которых владелец приобрел у меня, как, например, «Вечернюю молитву», купленную им в 1872 году за 38 000 франков. Эта картина пошла теперь за 160 000 франков. Другая вещь Милле, за которую 3 марта 1867 года я дал на распродаже 1620 франков, была продана теперь за 33 700 франков.
Седьмого мая того же года имела место посмертная распродажа собрания господина Хартмана. Оно включало лишь 9 картин Милле, 10 – Т. Руссо и 2 – Делакруа. Выручка составила 798 590 франков. Самую ошеломляющую цену – 133 000 франков на аукционе дали за картину «Прививка дерева» Милле.
Высокий уровень цен, достигнутый на распродажах Эдвардса, Уилсона и Хартмана, способствовал дальнейшему повышению цен на картины школы 1830 года, начавшемуся во Франции и за границей.
В том же году семейство Курбе поручило мне продать все его художественное наследие. Первая распродажа, где фигурировали наиболее значительные произведения художника, состоялась 9 декабря и принесла 251 590 франков. Перед началом торгов аукционист объявил, что семейство покойного дарит государству «Похороны в Орнане». Государство же приобрело затем для Лувра «Битву оленей» за 41 900 франков, «Загнанного оленя на снегу» за 33 900 франков и «Человека с кожаным поясом» за 26 100 франков.
Вторая распродажа имела место 28 июня 1882 года. На ней фигурировало 40 картин и 19 рисунков, но выручка составила всего 62 660 франков.
Цены на произведения Курбе, сильно упавшие в 1872 году вследствие прискорбной роли, которую художник сыграл во время Коммуны, значительно повысились в момент первой распродажи. Однако вследствие того, что некий хорошо известный бельгийский торговец много лет наводнял рынок тысячами их копий и подделок, это повышение оказалось кратковременным. Даже лучшие создания великого живописца стало невозможно продать, и лишь через несколько лет нелепой недооценке Курбе был положен конец.
Поддержка со стороны господина Федера помогла мне вновь успешно развернуть свои операции, и я опять вспомнил о бедных художниках, которых начиная с 1874 года был вынужден предоставить их злополучной судьбе. Я возобновил покупки и, чтобы привлечь внимание к моим друзьям, устроил большую выставку их произведений на улице Сент-Оноре, в бывшем концертном зале Валентино, который я за свой счет арендовал на два месяца и в котором выставил принадлежавшие мне картины. Я показал публике большое количество новых произведений, а также все то лучшее, что оставалось у меня от прошлых лет. Чтобы не поставить под угрозу успех выставки, я представил дело так, будто она является продолжением выставок, организованных самими художниками; поэтому на титуле каталога значилась лишь фамилия Портье, бывшего секретаря их общества, а теперь моего служащего. Выставка дала вполне удовлетворительные результаты. Пресса и та заняла благожелательную позицию, и мне удалось завязать связи с несколькими новыми любителями.
В начале следующего года я сделал еще одну аналогичную попытку, сняв для этой цели помещение на втором этаже по бульвару Мадлен с выходом на бульвар. Там я с января по июль 1883 года поочередно провел пять выставок, посвященных персонально Будену, Моне, Ренуару, Писсарро и Сислею; все выставки привлекли к себе внимание публики и помогли изменить отношение значительной части зрителей к этим мастерам. Чтобы показать, что выставки устраиваются исключительно в интересах самих художников, я одолжил их картины у владельцев тех основных частных коллекций, в которых они находились.
Я намеревался и впредь продолжать эти выставки, позволявшие публике по достоинству оценить талант каждого художника в отдельности, поскольку в больших галереях произведения их терялись в массе других, а зачастую были просто плохо экспонированы. Но тут меня постиг тяжелый удар в связи с событием, которого никто не предвидел, – крахом «Union Générale»
[32], разорившим столь многих французов. Банкротство его директора господина Федера, пожертвовавшего всем состоянием ради спасения своей компании, поставило меня перед необходимостью вернуть авансированные мне крупные суммы; более того, в благодарность за оказанные им услуги я сам в течение ряда лет, в свою очередь, помогал ему, надеясь, что при его уме и опыте он сумеет вновь стать на ноги. К несчастью, смерть помешала ему; он скончался, так и не вернув мне долг, составлявший значительную сумму – несколько сот тысяч франков.
Прошли долгие годы, прежде чем я оправился от этого нового удара. Чтобы расплатиться по обязательствам и прожить, я вынужден был пустить в ход все ресурсы. В целях экономии я сдал в аренду свое помещение на бульваре Мадлен и даже часть галереи на улице Лаффит. Я попытался также занять деньги под залог картин, но в собрании моем уже не было прекрасных творений школы 1830 года. У меня оставались почти исключительно вещи моих новых друзей, а их чуть ли не повсеместно предавали остракизму и рассматривали как ничего не стоящую мазню. Нашелся только один человек, согласившийся кредитовать меня, да и то в пределах стоимости рам, а не самих полотен, за которые тогда никто не дал бы и гроша. Я прожил несколько страшных лет, соблюдая строжайшую экономию и лишь время от времени заключая какую-нибудь ничтожную сделку, но все-таки стараясь помогать моим злополучным друзьям, как только у меня в руках оказывалось хоть немного денег.
Тридцатого апреля 1883 года в возрасте 50 лет скончался Мане, унесенный страшным недугом, который уже три года подтачивал его, и наследники художника поручили нам с Жоржем Пти распродать мастерскую. Распродажа состоялась 4–5 февраля 1884 года. Наши недруги предрекали нам такую полную неудачу, что Пти даже не явился на выставку и аукцион, боясь повредить делу своим присутствием. Друзья Мане и те были встревожены. Однако результаты, при всей их скромности, превзошли наши ожидания. Вот несколько весьма показательных цифр, дающих представление о ценах на основные картины. «Балкон» был куплен Кайботтом за 3000 франков, «Урок музыки» – Руаром за 4400, «Портрет Фора» – мною за 3500, «У папаши Латюиль» – Дюре за 3500, «Бар в Фоли-Бержер» – любителем господином Шабрие за 5850, «Скетинг-ринг» – им же за 1670, «Служанка в пивной» – мною за 2500, «Нана» – доктором Робеном за 3000.
«Олимпия» была снята с продажи, после того как я довел цену до 10 000 франков, поскольку других покупателей на нее не нашлось; то же произошло с таким великим творением, как «Аржантёй», при последней цене в 12 000 франков, и с «Бельем», при последней цене в 8000 франков. «Расстрел Максимилиана» был также снят с продажи при смехотворной оценке в 175 франков. Та же участь постигла «Поругание Христа воинами» и «Старого музыканта» – на них покупателей не нашлось.
Выручка от распродажи, на которой было выставлено 159 картин, пастелей и рисунков, составила 116 637 франков. Сколько бы дала подобная распродажа сегодня!
Эта распродажа отлично характеризует как настроение тогдашней публики, так и бесчисленные трудности, какие мне приходилось преодолевать. Не знаю, удалось бы мне это или нет, если б не счастливый случай, который в конце 1885 года помог мне завязать отношения с нью-йоркской «American Art Association».