Сумрачный казак успел-таки остановить Илью, сказав с явной насмешкой:
– Не горячись, ваше благородие, погодь пулями кидаться! Я послан от генерала Кара к полковнику Чернышеву, а с собой двух воров-изменников веду. Проводи к командиру.
Илья Кутузов догадался, что перед ним не рядовой казак, если с офицером разговаривает столь независимо, как с равным, остановил разъезд из трех волжских казаков и приказал им сопровождать нежданных визитеров. Казаки с ворчанием – который день на ветру и без горячей пищи! – поехали позади незнакомцев. Двое из них, закоченевшие до зубного лязга, ехали повязанными, не имея возможности согревать себя хотя бы размахиванием рук.
У церкви пленников ссадили на землю, кулаками в спину втолкнули в еле освещенное помещение, битком набитое солдатами.
– Господин полковник здесь? – громко спросил Илья Кутузов.
Из ближнего угла отозвался капитан Ружевский:
– Командир в соседнем доме, удостоен чести быть званным на ужин к местному священнику. Ежели хочешь перекусить, то обещано и нам горячих щей, только попозже. Матушка-попадья всенепременно расстарается для храброго воинства государыни Екатерины Алексеевны, как перед этим старалась угодить набеглым атаманам. Тьфу, пропади ты пропадом! И что за народец в этих краях?
Илья Кутузов не дослушал капитана, обратился к старшему из казаков:
– Идите за мной.
Дверь в низеньком домике местного священника отыскали на ощупь, надавили плечом, и она отошла. В сенцах густо пахло сухой полынью и березовыми вениками.
«Ишь ты! – усмехнулся Илья Кутузов. – А здешний батюшка любитель попариться!» – И с порога, вскинув руку к треуголке, доложил: – Господин полковник, прибыли курьеры генерала Кара с двумя повязанными ворами. Прикажете ввести?
Полковник Чернышев уже отужинал. На столе свистел струйкой пара начищенный до блеска самовар, по пустым блюдцам разложены комочки колотого сахара. Полковник переглянулся с майором Естифеевым: равнодушное лицо командира батальона не дрогнуло ни одним мускулом, словно он заранее знал, что именно скажет столь долгожданный курьер.
По знаку командира корпуса Илья Кутузов пропустил старшего среди казаков, за ним двух его товарищей, а после них впихнули повязанных. С бороды и усов текла вода – в тепле изморозь оттаяла, а утереться невозможно, руки за спиной скручены ременными удавками так, что не шевельнуть ими.
Старший из казаков снял с головы черный бараний малахай, перекрестился на образа, прохрипел простуженным голосом:
– Представляюсь вашему высокому благородию – атаман Сакмарского городка Прохоров. Нами ухвачены два илецких изменщика, крались от воровского скопища, которое сражалось с господином генералом Каром, к главной воровской шайке Емельки Пугачева в Бердинскую мятежную слободу с важными вестями.
Полковник Чернышев решительно поднялся из-за стола, подошел к пожилому казаку, взял его за мокрую бороду, резко поднял голову:
– Зри мне в глаза, разбойник! Кем и с какой вестью послан? Говори истину, как при последнем соборовании, коль жив быть хочешь! Ну, что язык сглотнул? Говори!
Казак лет пятидесяти, чернявый и довольно красивый лицом, не выказал ни малейшей доли робости, не завилял черными глазами. Он дернул головой, чтобы избавиться от цепких пальцев полковника, ответил, не скрывая дерзости:
– А с какой вестью иду – так это разве только для вашего высокого благородия тайной осталось! Послан я от государевых атаманов к Петру Федоровичу с радостной вестью: генерал Кар ныне откаркался! И надолго, потому как бит напрочь, а сам, с ощипанным хвостом, едва утек, бросив солдат своих на милость государя…
Чернышев побагровел лицом, брезгливо отдернул руку от влажной бороды, отступил на шаг. И сорвался вдруг, закричал на казака:
– Брешешь, собака! Брешешь, воровская сволочь! Не может такого случиться!
– Брешет воистину собака, ваше высокое благородие, а я государя-батюшки верный слуга, – с достоинством ответил казак. – А только вести мои точнее некуда. Знаю и то, что вы сами со своим корпусом маршируете из Симбирска. Позвольте нижайше поклониться вам от господина порутчика Карташова, самолично мною взятого в плен. Он и его гренадеры столь беспечно ехали воевать, что даже ружья не успели зарядить: сонные были повязаны нашими казаками. Башкирский полк перешел к государю Петру Федоровичу целиком, еще до сражения. А ты, ваше высокое благородие, кричишь, собакой обзываешь, не разобравшись. Стыдно так-то перед офицерами…
Полковник Чернышев сцепил пальцы за спиной – вдруг возникло дикое желание выщелкать насмешливо сверкающие зубы этому дерзкому до сумасбродства вору и разбойнику.
«Господи, – опомнился он и закусил от досады нижнюю губу. – Не этого вора надобно хлестать по наглой морде, а бездарного генерала Кара! Проклятый немец! Сгубил корпус, проспал противника! И меня оставил одного перед полчищем изменивших долгу казаков и озверевшего мужичья!»
– Уведите их! Да берегите пуще глаза! Сбегут – о нас донесут своему разбойному «царю» Емельке Пугачеву.
Пленников выволокли прочь. Полковник долго ходил по комнате, меряя ее негнущимися ногами, майор Естифеев молча следил за ним и ждал, что решит старший командир.
«На его месте, – думал Илья Кутузов, все так же замерев у двери, – я непременно атаковал бы мятежный лагерь: гренадеров с пушками в центр фрунта, конных калмыков и самарских казаков по флангам – и вперед!»
– Я полагал бы за разумное отойти нам к Сорочинской крепости, – не вытерпел и подал совет майор Естифеев, принявшись разглядывать свои тонкие длинные пальцы. – Побив генерала Кара, самозванец всей силой яицких казаков кинется на наш корпус, оставив у Оренбурга пешие мужицкие полки… А за идущих с нами калмыков я и гроша медного не поставлю – сбегут, как сбежали от генерала Кара изменщики-башкиры. А то и хуже того – в спину вцепятся, как дикие кошки.
– У меня приказ: атаковать воров со стороны Чернореченской крепости, пробиться с обозом к генералу Рейнсдорпу! Гарнизон и обыватели терпят крайнюю нужду в питании, а оно в обозе у нас, господин майор! И мы должны его доставить! – Полковник говорил столь неуверенно, что понять было трудно, размышляет он вслух или приказывает готовить корпус к походу.
– Подпоручик Кутузов! – Полковник остановился, Илья Кутузов вытянулся, сделав руки по швам. – Призовите на военный совет всех господ офицеров, казачьих командиров и калмыцких князей, будь они трижды неладны! Решать будем, что далее предпринять.
Илья Кутузов плотно прикрыл промерзшую наружную дверь и вышел на мороз, под темное ночное небо.
3
– Осторожнее, братцы, иначе ноги изломаете и дале вам не идти тогда, – еле слышно раздалось на скользком льду: недавнее лесное озерцо подмерзло накрепко, припорошилось снегом, и повалиться навзничь было делом не хитрым.
– А давайте, братцы казаки, на спор, я у полковника Чернышева две пушки под тулупом унесу, а? – тут же отозвался здоровенный детина, на целую голову выше других.