Они вернулись, и Олег подбросил дров в топку. Поленья вспыхнули, затрещали, бросая жаркие отсветы.
После продолжительного молчания Пончик сказал:
— Всё равно, это не причина, чтобы оставаться по сию линию фронта, в стане врага, в стане захватчика! Угу…
Олег успокоился, злость ушла.
— Отчего же? — спросил он с прохладцей. — По-моему, причина вполне достаточная. Вот скажи мне, почему ты только сейчас на меня накинулся, коришь за набеги да умертвия? А чего ж ты раньше молчал, когда я Мирослава побивал, Переяславль брал, городишки черниговские грабил? Где тогда была твоя совесть? Или те войнушки как бы не считаются? Киевлянину, значит, позволено сородичу кишки выпускать?
— Бли-ин! — зашипел Шурик, выходя из себя. — Это же иго! Иго, понимаешь?!
— Я вижу, Понч, тебе в школе просто мозги задурили сказками про иго. А ты глаза-то разуй! Своим умом подумай, прикинь, что к чему. Иго, друг мой, благо для Руси!
— Иго — благо?!
— Да, благо! Это не «злые татаровья» вредят иванам да марьям, а князья, у которых ни ума, ни чести, ни совести! Это они, князья твои, витязи распрекрасные, шесть раз подряд Киев брали, когда трон делили. Шесть раз! Шесть штурмов, шесть пожарищ! И всякий раз горы трупов! Я лично в седьмой раз ломился на Подол. Да по сравнению с князьями ханы монгольские — просто ангелы. Немытые, копчёные херувимчики! И надо сказать большое спасибо Батыю за то, что прижмёт всех этих Владимировичей, Юрьевичей, Всеволодовичей, что хоть какой-то порядок наведёт!
Пончик не ответил. Он сгорбился и смотрел в топку, где тлели угли.
— Может, ты и прав насчёт князей, — тихо проговорил Александр, — но народ-то при чём? Ладно, ладно! — заторопился он. — Ну, необязательно же быть нукером у Бату-хана!
— А у кого?! — заорал Олег. — Я тебе тут битый час доказываю — нету другой силы, чтобы Русь в чувство привести! Только Орда! Только Батый, будь он неладен! Меня воротит от монголов, но больше некому утрясти здешний бардак! Некому, понимаешь ты или нет?!
Успокоившись, он привёл ещё один довод:
— Вот скажи мне, когда наши деды в сорок пятом фашистов били в самом Берлине, они кем были — захватчиками? Врагами? Устроили, понимаешь, набег на земли германские, немцев изничтожали, города жгли, дань собирали… Если тебя послушать и согласиться с твоею чёрно-белой логикой, то наших фронтовиков надо заклеймить позором!
— Да при чём тут это? — возмутился Пончик.
— Да при том! — Олег помолчал и продолжил: — Я всю эту неделю только тем и занят был, что думал. Сперва бежать хотел, за Олфоромея отомстить. А куда? В Дебрянск, к Ярославу Всеволодовичу? Глядеть, как он за ярлык жопу Батыю лижет?
— Нет, ну почему же… — промямлил Пончик.
— Или ты думаешь, я с ордынцами потому, что они сильнее?
— Да ничего я не думаю…
— Знаешь, Понч, если бы нас закинуло ещё дальше, в год одна тысяча девятьсот восемнадцатый, я бы не в Красную армию добровольцем записался, а к Белой гвардии примкнул. Понимаешь?
— Понимаю…
— Ни хрена ты не понимаешь! Белогвардейцев было тысяч сто человек, а красноармейцев — пять миллионов, но Деникин, Колчак, Врангель били их! Изничтожали «комиссаров» и «товарищей», и я бы с ними изничтожал, потому что правда была на стороне «белых»! Вот так я понимаю справедливость. Понятно тебе?
— Понятно, — поджал губы Александр. — А если хан прикажет убивать князей и их подданных, ты исполнишь приказ…
— А мне наплевать, — медленно проговорил Олег, — и на князей, и на их подданных.
— А мне — нет! — заявил Пончик и поднялся, глухо проговорив: — Я твоя собственность, твой богол… Отпусти меня, пожалуйста. Я знаю, где достать коня и как незаметно скрыться. Пойду к князю рязанскому… Воин из меня никакой, так хоть лекарем пристроюсь, — он усмехнулся. — Буду ковать победу… Пусть мы и не разобьём врага, но наше дело правое. Угу… Только не обижайся, Олег. Ты сделал свой выбор, я — свой. Моё место на стенах Рязани. Отпустишь?
— Иди, куда хочешь, — холодно сказал Сухов и гаркнул: — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Александр вжал голову в плечи, просеменил к выходу. Согнулся под низким косяком, обронил: «Прощай…» — и ушёл, аккуратно прикрыв дверь. Ворвавшийся воздух холодил ноги, но голова Олегова продолжала пылать.
Посидев немного, он поболтал бочонок с архи — есть ещё маленько. Налил полчашки и выпил, не сводя глаз с тухнувшего огня в печи. Дрова прогорели, и лишь отдельные уголечки дотлевали красным. Вот погас последний. В волоковом оконце
[98] синели сумерки.
Олег с силой запустил чашкой в стену. Он остался один.
Глава 10,
в которой Пончик пробирается к своим
Сделай Пончик попытку скрытно покинуть монгольский стан, ничего бы у него не вышло — ночные стражники-кебтеуты бдили рьяно. И хитроумный протоспафарий (а придворная жизнь кого хочешь приучит к изворотливости) решил использовать стратегию настолько же простую, насколько и нахальную, — он ушёл открыто, не таясь. Спокойно взял за оброть старенького мерина и повёл за собой.
Из темноты наехал страж, закутанный в длиннополую шубу. Пончик показал ему деревянную пайцзу,
[99] кебтеут равнодушно кивнул, пропуская богола, — мало ли куда того хозяин послал. Может, за дровишками в ближайший лесок?
Спотыкаясь и путаясь в полёгшей траве, Александр покинул становище, далеко обходя костры и рыжих монгольских волкодавов, привязанных у юрт.
Слабый ветер дул с запада, относя прочь запахи кизячного дыма, испарения огромного скопища людей и животных, горьковатый дух полыни, увядшей, но всё ещё щекочущей ноздри.
Только звуки продолжали доноситься сквозь порывы ветра — ржание, мычание, крики людей и верблюдов, лязг, заунывные звуки хуров,
[100] топот, шорохи, гомон, бряканье, звяканье, стуки, трески… Разнообразные шумы сливались в глухой гул, будто чудовище-исполин ворочалось во тьме, устраиваясь поудобнее.
Пончик тоскливо вздохнул. Ему очень не хотелось покидать монгольское войско. Да, там он был бесправным рабом, но его хоть кормили. Пусть объедками, но кормили же. И поспать можно было в тепле. А теперь как?