Никаких тезисов я в Кремль не послала, сказала, что никакого выступления у меня не будет, я просто прочту отрывок из рассказа Чехова. И там как-то успокоились и забыли про меня. Но вот подошел день выступления. Все собрались, зал такой красивый и огромный. И меня эти женщины советского типа, которые готовили мероприятие, заталкивают в туалет и требуют: “Прочитайте, пожалуйста, ваше выступление”. И я не стала читать с начала, потому что…
ГОРДЕЕВА: Слукавила.
ХАМАТОВА: Я не хотела их злить… Я прочла самый конец: “Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные”. “А, ну нормально, пойдет”, – кивнули они. И все пошли в зал. Потом я стала читать и увидела эти испуганные лица, которые никогда в своей жизни не забуду. А потом по телевизору сообщили, что в Кремле выступила Хаматова и поздравила всех с праздником. Мне позвонил Юра Шевчук и сказал: “Старуха, как же тебе не стыдно!”
Это было очередное прямое столкновение с тем, что про тебя на всю страну могут рассказать любую неправду. И никогда нельзя рассчитывать на чистую игру.
ГОРДЕЕВА: Однако тебе всё же пришлось продолжить общение с властью. В две тысячи шестом, по инициативе двух великих Галь, Чаликовой и Новичковой, был зарегистрирован фонд “Подари жизнь”. Галя Чаликова, величайший гуманист своего времени, и Галя Новичкова, выдающийся врач, подвижница и менеджер, создавали фонд в широком смысле для того, чтобы помогать детям, страдающим онкологическими и гематологическими заболеваниями. Но была и еще одна, более очевидная цель: строительство клиники. Той самой, которая называется теперь Центр имени Димы Рогачёва. Ты с самого начала понимала, что на твои, как соучредителя, плечи во многом ляжет переговорный процесс? Ведь в те годы из всех людей, так или иначе причастных к созданию фонда, только ты и Дина Корзун были узнаваемы и вхожи в высокие кабинеты.
ХАМАТОВА: Конечно, не понимала. Я тогда вообще мало что понимала про то, как общаться с властью. И даже про то, что у меня, лично у меня, есть такой ресурс. В две тысячи четвертом, ты этого не знаешь, свою первую Госпремию я пришла получать в драной куртке и джинсах. Они от меня шарахались.
Но в августе две тысячи пятого Путин уже побывал в РДКБ, уже попил чаю с нашим замечательным мальчиком Димой Рогачёвым и уже подписал проект строительства новой клиники, который ему предложили врачи. Ты скажешь: да мало ли что обещает Путин, мало ли он подписывает проектов, которые потом оказываются замороженными пожизненно. Да, это так. Но тут надо понимать, кто такая Галина Анатольевна Новичкова.
ГОРДЕЕВА: Если директор “Подари жизнь” Галя Чаликова – это маленький танк благотворительности, то Галина Новичкова – это…
ХАМАТОВА: Бульдозер. Галя была тем человеком, который сумел показать Путину во время визита в РДКБ проект клиники. Галя встречалась с ним (и другие наши врачи тоже, но говорила Галя).
ГОРДЕЕВА: И Путин ей сказал: вы, врачи, будете заказчиками этой клиники. И были выделены деньги на строительство. А потом они исчезли.
ХАМАТОВА: Именно так. И никакая пробивная мощь Гали Новичковой, никакая настойчивость не помогали эти деньги найти и начать, наконец, строить клинику. При этом мы с тобой понимаем, сколько в стране медицинских недостроев, долгостроев, как хочешь их назови. Взять хотя бы вот этот огромный гроб на Каширке, который начали строить еще в советское время на государственные деньги, а потом, при Ельцине, заморозили к черту. И он стоит там, возле онкоцентра, недостроенный детский онкологический центр, черный и страшный. Словом, самый главный кошмар наших врачей и теперь фонда – что обещанное никогда не исполнится: деньги до нас не дойдут, клинику мы не построим. С визита Путина прошел целый год, концы выделенных денег потерялись. И тут наступает юбилей моего родного театра “Современник”, раздают ордена и медали. В принципе, должны были дать орден какой-то там сто восемьдесят второй степени Галине Борисовне Волчек за вклад в искусство. Но она попросила “разделить один свой большой орден на много маленьких для труппы”. Так, мы с Олей Дроздовой, например, получили по ордену Дружбы – видимо, за нашу с ней дружбу. Но это всё неважно, важно, что не Волчек пошла в Кремль, а, наоборот, Путин приехал в “Современник”. Накануне его визита я получаю от врачей боевое задание: рассказать Владимиру Владимировичу, что деньги на нашу клинику из бюджета исчезли.
ГОРДЕЕВА: Ты, используя свое “творческое” положение, должна будешь объяснить человеку из власти что-то про фонд?
ХАМАТОВА: Да.
ГОРДЕЕВА: Ты понимаешь, о чем тебе говорить, ты уже знаешь все эти термины, слова, ты вникаешь в суть проблемы?
ХАМАТОВА: Меня проинструктировала накануне Галина Анатольевна Новичкова. Но ты пойми, на самом деле это не разговор, это – надежда, что я успею его поймать за лацкан пиджака и сумею произнести пару десятков важных слов.
И вот Путин приходит в “Современник”. Мы всем театром встречаем его в фойе. Я – с шилом в одном месте, потому что не могу вычислить подходящий момент, боюсь упустить что-то, пропустить. Президент Путин вручает всем награды. Когда подходит моя очередь получать орден, я уже в невменяемом состоянии. И я ни черта не помню. Например, о том, что, согласно требованию протокола, когда тебя награждают, надо сфотографироваться с президентом. Поэтому, получив свой орден, я буквально в прыжке ухожу со сцены, чтобы “ждать свой момент”. А мне вслед кричат: “Чулпан Наилевна, можно вас на минуточку! А сфотографироваться?” А я в своем зажиме отмахиваюсь: мол, да не надо, чего там время тратить. И сажусь на свое место. И вдруг Путин берет и сам подсаживается ко мне.
ГОРДЕЕВА: Это – момент!
ХАМАТОВА: Знаешь, что в этот момент происходит? Со сверхзвуковой скоростью все артисты нашего театра, все-все-все, и те, кто молчал, и те, кто говорил, что власть говно и гайки закручивает, все до единого патриоты и критики молниеносно стягиваются к тому месту, куда уселся Путин, и образуют вокруг нас красивую круговую композицию. Все улыбаются до ушей. И я так ошалела от этого, что забыла свое боевое задание. Я просто смотрела на лица этих людей и очнулась, когда щелчки протокольного фотоаппарата стали реже. И успела только сказать, честно глядя Путину в глаза: “Мне очень надо с вами поговорить”.
ГОРДЕЕВА: А он?
ХАМАТОВА: А он кивнул как-то в смысле: ну вы же видите, мы тут все заняты. Потом была какая-то программа, и Валентин Иосифович Гафт читал свои стихи, а уж после как бы неформальная встреча. И тут Путин меня сам нашел, отвел в сторону и спрашивает: “Что случилось?” – “Исчезли деньги на клинику”. – “Да, я знаю, мы уже разобрались. Деньги будут. Их Минфин не мог поделить с Минздравом. Все уже наказаны”, – ответил он. Мне на мгновенье поплохело. Я представила себе, что стало с теми людьми, которые “наказаны”. Но немедленно выбежала в туалет и стала названивать оттуда Новичковой с криками: “Галечка-Галечка, деньги нашлись, всё в порядке!!” И мы кричим друг другу в телефон: “Ура!” как будто уже победили. А через пару дней нас вместе с нашей клиникой начинают травить в прессе: в “Новой газете” выходит статья про то, что стройка – это результат лоббизма и нужна для отмывания денег, а никакой больницы никогда не будет построено. Журналисты пишут, что они побывали на стройке месяц назад, сфотографировали ее – ничего не происходит; теперь вернулись и снова сфотографировали: ничего не изменилось, может, какие-то два куста выдернули. Значит, делают они вывод, это всё воровство и обман. И Галя начинает воевать на два фронта: чтобы дали деньги на строительство – то есть против чиновников, и чтобы перестали распускать слухи, будто стройки не будет – то есть против общественного мнения.