Вот в этот прекрасный или ужасный, но уж точно необыкновенный момент времени в одной точке чудесным образом встретились все мы, люди, которые вне зависимости от своей профессии готовы были сделать всё возможное, чтобы ситуация поменялась. Сильно отличается от причинения добра по разнарядке, правда?
“Вы будете виски?” – рядом со мной в гостиничной курилке возникает девушка в сером плаще и красной шапке. Девушка очень серьезная. Про виски она спрашивает так, будто речь идет о спасении человеческой жизни. В каком-то смысле так и есть. Это 2007 год. Мы в Лондоне. Я сопровождаю команду детей, бывших подопечных фонда “Подари жизнь”. Это – наши первые выздоровевшие дети, которых мы показываем посторонним, которыми боязливо хвастаемся. Сегодня утром эти дети были на футбольном поле, где российские звезды, вперемешку спортсмены и музыканты, играли в футбол с английскими звездами – спортсменами и музыкантами. В перерыве Володя Крестовский из UMA2RMAN всунул мне в руку 500 евро – я такую купюру вижу впервые в жизни – и пробормотал скороговоркой: “Вы же сообразите, кому они нужнее”.
Вечером благотворительный бал и аукцион: старинная гостиница, светская публика. И отряд наших детей: обыкновенные любопытные подростки, стесняющиеся говорить о болезни. О каждом из них со сцены говорят Чулпан Хаматова и Дина Корзун. Это – первый наш заграничный сбор денег, и все страшно волнуются.
Мне поручено увезти ребят с аукциона не позже 21:30, доставить в гостиницу и положить спать. Конечно, в такое детское время никто из детей ехать не хочет, мы немного препираемся, но к одиннадцати вечера я, наконец, развожу всех по гостиничным номерам, выдыхаю, на секунду пугаюсь, что потеряла деньги Крестовского, но тут же их нахожу. Нервно закуриваю. И тут – девушка с серьезным лицом и стаканом виски. “Ангел”, – думаю я. “Ольга”, – представляется она, и мы садимся под единственный раскрытый зонтик: на улице, как и положено в Лондоне, льет проливной дождь.
Дождь льет, люди бегут мимо, прикрывшись куртками и ладонями, машины проезжают, обдавая людей растекшимся по земле дождем – уже снизу, потом и людей, и машин становится меньше. Под утро и дождь устает. И перестает. Надо же, мы проговорили всю ночь.
Утром, уже в самолете, рассказываю Чулпан: вчера вечером у гостиницы я познакомилась с девушкой-ангелом, ее зовут Ольга. “Это же великая Павлова, – делает круглые глаза Чулпан, – ты не знала? Я полгода ждала, когда она ответит мне на письмо”.
Фотограф Ольга Павлова в 2007-м живет и работает в Лондоне. Снимает для Vogue, L’Officiel, Harper’s Bazaar и других самых модных журналов.
И ей, как модному фотографу прогрессивных взглядов, Чулпан пишет письмо с просьбой поснимать детей в больнице: “Нам очень нужны хорошие и светлые фотографии, с их помощью мы могли бы убедительнее рассказывать о детях, которым нужна помощь. У фонда нет денег на оплату фотографов, да и работа эта такая, что требует иной вовлеченности, чем просто профессиональный интерес; мы ищем волонтера. Может быть, вы могли бы найти время и приехать в больницу?”
Никакого ответа от модного фотографа, однако, не приходит.
Чулпан ждет и ждет, уговаривая себя, что это было слишком смело: вот так, внаглую, без посредников и поддержки общих знакомых писать такому серьезному и занятому человеку, как фотограф Ольга Павлова. Потом Чулпан отчаивается, а потом и вовсе перестает ждать ответа. Через полгода, прибежав к кому-то из детей в РДКБ, Чулпан нос к носу сталкивается с модным фотографом Павловой. Та теперь в маске, шапочке и халате: лежа на животе посреди коридора, сидя на корточках за тумбочкой, из-под кровати, в шкафу, на перевязке, где угодно, – Павлова фотографирует детей. “Я… Я же вам писала”, – в некотором изумлении бормочет Чулпан. “Вы – мне?” – с не меньшим изумлением отвечает Оля. Разумеется, никакого письма она от Чулпан не получала. Просто потому, что Чулпан, написав, так разнервничалась, что забыла свое письмо отправить. Полгода оно провалялось в неотправленных. Мы потом отыщем его в компьютере Чулпан и как следует посмеемся.
К этому моменту в фотоархиве фонда уже будет полно Олиных снимков: например, где мы все вместе сдаем в “Современнике” кровь для создания первого в России реестра доноров костного мозга. Чулпан Хаматова, Дина Корзун, журналист Валерий Панюшкин, за него через несколько лет Оля выйдет замуж и родит одного за другим детей – Веру, Надю и Петю. Все мы сфотографированы Олей из-под стола. Увековечив тот день, сама она осталась никем не замеченной.
Кроме хроники первых лет жизни фонда, в Олином архиве полно чрезвычайно неожиданных для того времени фотографий: ребенок в кадре светел и спокоен, как правило, он или смеется, или занят каким-то своим обычным делом. Да, на нем может быть маска, сам он – лысый, а из подключичного катетера тянется трубочка капельницы. Но на это не обращаешь внимания. Потому что человек в кадре – светится. И живет. И собирается непременно жить дальше. В 2007-м такое, недраматичное, но спокойное и светлое отношение к онкологическим пациентам, тем более к детям, было без преувеличения революционным.
Тогда никто из нас не знал, что Оля стала фотографом, пройдя через все круги рака: едва окончив экономфак Московского университета, заболела лимфомой Ходжкина. Операция. Химиотерапия. Выздоровление. Рецидив. Химиотерапия, облучение и долгое-долгое лечение, во время которого она передумала становиться бухгалтером, решила стать фотографом. Иногда она шутит, что поправилась исключительно для того, чтобы поехать учиться в свой любимый Лондон и встретить там нас.
Но правды про свою болезнь – ни во время съемок Чулпан для модного журнала, ни в больнице – Оля никому не открывает. Не скажешь же при первом знакомстве: “Привет, кстати, у меня тоже был рак”. Хотя иногда героям своих съемок Павлова именно так и говорит. И надо видеть лица этих героев! Оля как раз видит и быстренько фотографирует, добавляя, что рак кончился, а жизнь после него оказалась прекрасна: две дочери и сын, муж, работа и мы – ее подруги, несколько раз в прошлой жизни прошедшие друг мимо друга.
Я знакомлюсь с ней в 2007-м, Чулпан на полгода раньше.
Втроем мы дружим уже двенадцать лет. В современном мире история немыслимая: фотограф, артистка и журналистка. Но нам повезло: жизни наши намертво сцепились в тот период, когда у каждой привычный круг друзей исчез, сам собой растворился. Уходили близкие и не очень: те, кто не был готов слушать душераздирающие рассказы о детях, лежащих в больницах, о героических врачах, их спасающих, о смерти и о любви в четырех больничных стенах. Они уходили, мы оставались. И продолжали дружить. Такой подарок.
Мы родились одна за другой: 1975-й, 1976-й и 1977 год. И иногда спрашиваем друг у друга возраст, чтобы вспомнить, кому сколько лет. На троих у нас десять детей, десять тысяч дел и еще десятки тысяч историй, которые, собственно, и есть наша жизнь. И наша книга.
Олин вклад в эту книгу – фотографии, без которых всё, о чем мы говорим – наша история и история “Подари жизнь”, – было бы непредставимо. КАТЕРИНА ГОРДЕЕВА
Глава 10. Мимическая усталость
В 2005-м, кажется, году мы снимали с немцами картину, которая называлась “Любовь в Калининграде”. К большому моему счастью, съемки совпали с концертом Юры Шевчука. Мы после концерта с ним куда-то пришли – не помню: резиденция или роскошный какой-то ресторан. И вдруг к нам в конце ужина подсаживается веселый, напористый человек, говорит: “Чулпан, вы моя любимая актриса, вы мне так нравитесь. А я – кандидат в губернаторы. Вам нравится Калининград? Будьте так добры, запишите ролик в мою поддержку, а я, вы знаете, я очень богат, помогу больным детям, о которых вы так беспокоитесь. По рукам?” Я автоматически киваю, а сама думаю о том, что у нас в больнице совсем нет “Вифенда” – это такой противогрибковый препарат, который мы тогда возили чуть ли не в сумках, потому что в России его не было, а без него дети погибали от осложнений. Говорю ему: “Хорошо, я все сделаю. Но нам нужен «Вифенд». Оплатите?” – “Да, да, да! Оплачу, ну что вы!” Я обращаюсь к немцам, в картине которых снимаюсь, умоляю их помочь. Ко мне тем временем приезжает группа съемочная от этого кандидата в губернаторы, я рассказываю, какой он хороший, как помогает и так далее. Мои немцы, с очередной оказией, привозят “Вифенда” на двадцать тысяч евро. Перезваниваю этому кандидату: “Большое вам спасибо! «Вифенд» приехал. Вы как деньги будете передавать?” – “Какие деньги?” – спрашивает он холодным тоном. Я: “Ну как, мы же с вами договаривались: я записываю ролик, а вы оплачиваете «Вифенд»”. А он: “Вы меня с кем-то путаете! Не было такой истории, никогда не было и быть не могло”. И кладет трубку.