Время колоть лёд - читать онлайн книгу. Автор: Чулпан Хаматова, Катерина Гордеева cтр.№ 102

ХАМАТОВА: Знаешь, меня очень раздражают в последнее время вот эти типа умные и типа хорошо понимающие, что к чему, люди, которые снимают с себя ответственность и перекладывают ее на меня. Я не умею этого делать.

ГОРДЕЕВА: Именно поэтому я и считаю, что заставлять тебя “это делать”, то есть в том числе записывать слова поддержки или даже обыкновенное “спасибо”, так или иначе связанное с политикой, – цинично.

ХАМАТОВА: Ты ставишь сейчас оценку кому? Им?

ГОРДЕЕВА: Им, конечно.

ХАМАТОВА: Пожалуйста. Я не буду их оправдывать – у них такие инструменты. У меня – такое положение. Тогда меня можно считать жертвой с первой минуты, когда я вляпалась в историю под названием “Соберите денег на детей”. Количество унижений, компромиссов и всего прочего, что мне приходилось делать, ни в коей мере не сопоставимо с этим роликом. Может быть, то, что я пережила из-за ролика, было самое трудное. Но вообще весь мой путь – это постоянное состояние унижения и попытки оправдаться.

ГОРДЕЕВА: Я правильно понимаю, что, по сути, тебе и вправду было за что сказать “спасибо” Путину? Но по форме – это не тот формат, который ты бы выбрала, будь у тебя выбор.

ХАМАТОВА: Именно так. Но пути назад уже были отрезаны. Таким образом стало возможно появление этого ролика. Накануне записи я всё-таки советуюсь с людьми, которые мне дороги. Я спрашиваю, что мне делать, как быть.

ГОРДЕЕВА: С кем ты советуешься, кто и что тебе говорит?

ХАМАТОВА: Можно, я скажу, что мне посоветовал Юрий Борисович Норштейн? Потому что его слова, по сути, были самой важной, опорной точкой в принятии моего решения. Юрий Борисович сказал: “Если вы понимаете, что ваша совесть чиста, надо выполнить то дело, к которому вы так долго идете и еще будете идти, с достоинством нести свой так называемый крест. И те люди, кто вам настоящие друзья, останутся с вами на всю жизнь, а те, кто не настоящие, – и бог с ними”. На следующий день я поехала записывать первый ролик.

ГОРДЕЕВА: Их было два?

ХАМАТОВА: Да. И это тоже было мое решение. Так вот, запись первого ролика оказалась не записью, а черт знает чем: в процессе съемки какая-то девушка задавала бессмысленные вопросы, из которых должна была сложиться моя “речь”. Я согласилась на запись с единственным условием: дать мне посмотреть то, что получится после монтажа. Когда мне это прислали, я пришла в ужас: это был прямо вот, знаешь, настоящий бред и по содержанию, и по картинке. Я выглядела как невменяемая – в шапке, больная, бледная. И я сказала “Нет, это не годится. Раз уж я приняла решение снять ролик, давайте мы это переделаем. Мне не нужна интервьюерша, я сама напишу текст и сама всё скажу”. Текст этот и все его варианты до сих пор есть у меня в дневнике: недавно наткнулась, так внутри всё похолодело. Я всё написала, села перед камерой, сказала. Хотя вид там у меня всё равно какой-то забитый. Может, потому, что я больше всего боялась такого пионерского задора и пыталась серьезно, по-честному объяснить, за что мы Путину благодарны. А может, сказалось подавленное состояние. Словом, вышло как вышло. Дальше началась параллельная и не слишком связанная с записью ролика история, когда вы, мои друзья, ничего мне не сказав, решили меня спасти. Вот после этой истории, как мне кажется, родился миф о том, что меня пытали.

ГОРДЕЕВА: Я была убеждена, что тебя заставили, потому что ни одной секунды не верила в то, что у тебя есть хотя бы один шанс отказаться.

ХАМАТОВА: В какой-то степени ты права. Потому что отказаться, Катя, было бы очень круто. И просто. Взять и сказать: я не хочу в это лезть, не хочу это всё разгребать потом, я отказываюсь. Да? Но я хорошо знаю, как бы потом со мной общались все эти губернаторы, от которых по-прежнему зависят дети в регионах, которым помогает фонд. Я общалась тогда и общаюсь сейчас с представителями власти на местах, и я знаю, какое для них значение имеет тот факт, что я записала ролик в поддержку Путина, что Путин принимает участие в жизни фонда.

ГОРДЕЕВА: Какое?

ХАМАТОВА: Огромное! Это плохо? Да, это плохо. Но, к сожалению, это та система, в которой я сейчас живу.

О да, мне бы хотелось, чтобы никто ни на кого не оглядывался, жил по совести и по чести, не думал о своем личном благе, принимал самостоятельные решения и мог бросить перчатку правды в лицо вышестоящему начальнику. Но у нас это не так. И не было так никогда. По крайней мере, я не помню. Так что сделали вы с Катей Шерговой, мои дорогие подруги, когда поняли, что я не откажусь?

ГОРДЕЕВА: Мы с Катей Шерговой, главой пресс-службы нашего фонда, понимали, что ролик так или иначе будет записан. Его увидят. А обстановка уже была накалена. Уже существовало это страшное слово “нерукопожатность”, миазмы ненависти всех ко всем распространялись с невероятной скоростью. И ролик был, конечно, зоной риска: люди, которых мы считали “своими”, первыми бы “прошлись” по тебе. И потому мы с Катей почти всех, кого знали, предупредили о том, что такой ролик появится.

ХАМАТОВА: В зоне риска была не столько я, сколько репутация фонда среди людей оппозиционно настроенных, которые тоже очень помогали фонду.

ГОРДЕЕВА: Ты – это и есть репутация фонда, Чулпан.

ХАМАТОВА: А как вы всё это провернули?

ГОРДЕЕВА: Мы поделили всех, кого знаем, на две части. И с одними говорила Катя, а с другими – я.

ХАМАТОВА: Что вы говорили?

ГОРДЕЕВА: Что записан ролик. И что самое благоразумное – промолчать. Потому что жизнь фонда неотделима от власти, точнее, от тех решений или их отсутствия, которые представители власти принимают, что построена клиника и за нее надо сказать “спасибо”, что бессмысленно и неверно было бы раздувать очередную кампанию против кого-то, в данном случае против тебя.

ХАМАТОВА: Кому ты звонила?

ГОРДЕЕВА: Первым делом я позвонила Диме Муратову. Ему звонить было не так страшно. И он даже слушать никаких объяснений не стал. Он сказал: “Я птицу (он тебя так называет) люблю бесконечно. Я ее в обиду не дам. Поцелуй ее”. Почти все, Чулпан, поняли сложность положения. Но в одном издании появилось типа расследование. Журналистка раскопала всю эту историю с роликом (хотя о том, что ролика было два, речь не шла, а значит – расследование не самое лучшее). Оттуда, видимо, пошли гулять слухи и про угрозы, и про шантаж, и про выкручивание рук. Хотя, если ты спросишь меня, то я всё равно считаю, что ролик тебя заставили записать. Это не твоя идея и не твое намерение.

ХАМАТОВА: Ты, выходит, согласна с пародией, которую сделала на “Дожде” Собчак?

ГОРДЕЕВА: Нет. Но я видела тебя, когда ты приехала ко мне домой после записи второго ролика. Я помню, как ты плакала. Я помню, что на Кате Шерговой, которая в тот вечер тоже приехала ко мне после “рейда” по знакомым журналистам, не было лица. И я помню, как няня моих детей, посмотрев на нас троих, сказала: “Я ничего не понимаю в политике, но тех, кто с вами такое сделал, уже не люблю”.