– Ясно, – произнес он.
Вытащил десять евро, закрыл бумажник, помедлил, снова открыл, чтобы поглядеть на презервативы, и вернул мне. С легкой разочарованной улыбкой произнес:
– А я-то надеялся, что мы это уладим. Теперь и не знаю… Протокол…
Он пожал плечами и повернулся к двум другим, которые, увидев десять евро, замахали руками и сердито залопотали.
Эндрю шагнул вперед и что-то тихо сказал Гаврасу, который махнул тем двоим, и все четверо отошли на другой конец террасы. Эндрю отпер внешнюю дверь к себе в спальню и на минуту исчез. Остальные ждали. Вернулся с прозрачным пластиковым конвертом из обменника. Протянул несколько банкнот мужчине с клочковатой бородой, отсчитал парочку рабочему в голубой рубашке и еще две – Гаврасу.
Гаврас кивнул и убрал их в карман.
Перекинулись еще несколькими фразами, после чего все четверо уехали.
Эндрю подошел к нам ссутулившись, виноватой походкой.
– Простите, это было проще всего…
– Но я не убивал! А ты фактически согласился, что я виноват. Взятка – это признание вины!
– Чего не сделаешь ради спокойствия… – Эндрю открыл дверь и удалился на кухню.
Чавкнула дверца холодильника.
– Не удивлюсь, если они сами перерезали ей глотку! – произнес я громко, чтобы он слышал. – Они ее не кормили. Кожа да кости! Нас развели!
Элис отодвинулась и уронила голову на стол.
– Кто же это сделал? – недоумевал я. – Кто на такое пойдет?
Вдруг вспомнились слова Эндрю.
– А если Артан? Эндрю, ты с ним говорил? Просил быть жестче?
Эндрю вышел с бутылкой пива.
– Да, просил.
– Может, он тебя не так понял?
Эндрю вздохнул.
– Возможно. Он плохо говорит по-английски.
– Он способен убить собаку? – Я поморщился.
Дейзи, тихо сидевшая на полу у кухонной двери, кашлянула и хрипло ответила:
– Не способен.
– Уверена? – спросил я, заставив ее посмотреть мне в глаза.
Она уставилась на меня из-под ресниц, плотно сжав губы, кивнула и наконец произнесла:
– Он хороший.
– Наверное, когда на твоих глазах погибают близкие, становишься менее сентиментальным по отношению к животным, – заметила Элис.
Эндрю положил свободную руку ей на голое плечо. В душном воздухе я отчетливо ощутил, насколько тверда их позиция. Между ними пробежало какое-то электричество, взаимопонимание, и меня захлестнула волна ненависти. Не его это дело – все улаживать! У него нет на нее прав, и однажды я это ему докажу! Пусть придется подождать удобного момента, но он мне заплатит!
Глава 17
Ночью шел дождь, и утром подушки были сырыми, а серебристые деревянные стулья – в черных полосах. Вода скопилась лужицами по внешнему краю террасы и капала на стол сквозь щели в навесе. Окровавленная футболка и брюки, которые я постирал, мокрые и тяжелые болтались на ветке большой оливы. Небо затянуло, хмурые облака на горизонте почти скрыли Албанию, море посерело.
Хлеб, как и молоко, закончился, а за свежим никто не съездил. Я нашел в буфете пару печеньиц и сварил черный кофе, который выпил не садясь у кухонной стойки. Грязная посуда со вчерашнего дня, ужина и даже завтрака, лежала в раковине в холодной жирной воде. Следовало бы ее помыть, но у меня не хватило сил. Было похоже на конец отдыха, конец вечеринки, когда уже невозможно ничего исправить. Мир в буквальном смысле отсырел, даже цикадам выключили звук, воцарилась полная тишина, если не считать редкого крика петуха вдалеке и шороха метлы Артана. Я наблюдал за ним из кухонной двери: черная футболка и джинсы, кепка низко надвинута на лоб; движения отрывистые и короткие, как будто работает из-под палки. Заметил мой взгляд и остановился. Робко растянул губы – не улыбка даже, а как будто поморщился.
Вошла Тина, плотнее запахивая розовый халат.
Артан снова взялся сметать с террасы воду и листья.
– Спросить его про собаку? – сказал я, следя за ним взглядом.
Она зевнула, потирая уголки сонных глаз.
– Нет, оставь…
Я повернулся.
– По крайней мере, рабочие сделали перерыв.
– Вероятно, слишком мокро.
Впорхнула Элис, в джинсах и укороченной синей кофте в стиле пятидесятых. Сказала, что хорошо спала, что так приятно утром в душе…
– И тихо, слава богу! Хоть бы они наткнулись на породу и перенесли стройку южнее!
– Все может быть.
Я поцеловал ее в макушку, вдыхая аромат шампуня. Меня тронули ее попытки поднять нам – или себе – настроение.
– Давайте на обед устроим барбекю! Вы как? Артан! – крикнула она, высовываясь из двери. – Найдется минутка убрать около барбекю? Барбекю… Там внизу… Еда… – Она старалась объяснить жестами.
– По-моему, его английский гораздо лучше, чем мы думаем, – заметил я.
– С чего ты взял? – удивилась Тина.
Я открыл было рот, чтобы намекнуть, но передумал.
Элис вернулась и начала составлять список, закусив губу. Помню, еще подумал, что это сексуально.
– Пол, сгоняешь в магазин? – Протянула мне ворох банкнот. – Придется съездить в большой супермаркет в Тригаки. Километров пять в сторону Пироса.
Я удивился, но обрадовался просьбе. Значит, я снова вернул ее расположение. Я ее правая рука. Кивнул, пряча в карман деньги.
– Взять «Гермес»? Его тяжеловато парковать…
Она на секунду задумалась.
– Нет, бери уж «Хендэ».
Тина отыскала ключи, и я сел за руль, отодвинув кресло, чтобы хватало места ногам. Когда повернул ключ в зажигании, включился диск, и снова заиграла «Неприглядная черствость». Я нажал стоп, воткнул скорость и медленно пополз к воротам. Из дома сзади выбежала Тина. Я нажал кнопку и опустил стекло.
– Еще один пункт к списку! Элис забыла щелочь…
– Чего-чего забыла?
– Щелочь. Сырые оливки так и валяются без дела. Она обнаружила хитрый и быстрый способ мариновки, нашла в Интернете. Но нужна щелочь. Найдешь без проблем – это Греция.
– Ладно. Тина…
Она уже повернулась уходить.
– Да?
– Я не убивал эту собаку. Ты же мне веришь?
Она кивнула:
– Знаю, это была ошибка.
Отъезжая, я почувствовал облегчение, хотя, конечно, ее ответ прозвучал двусмысленно.
Тригаки оказался пыльным городишкой на холме, в стороне от дороги. На окраине разместилось что-то вроде промзоны, с маленькими круговыми перекрестками и паутиной служебных проездов вокруг складов, где продавали оптом сантехнику и горшки для цветов. Центр, под облачным небом, был оживленным. Имелась даже на удивление современная аптека. Старики играли в триктрак, женщины в платках стояли в очереди у фургона с кудахтающими курами.