— Фи, кузен, ведь вы все-таки король, а короли не путешествуют с такой незначительной свитой. Я позаботилась о гораздо более блестящей. Потрудитесь взглянуть!
Анна открыла окно и знаком пригласила Генриха выглянуть. Генрих высунулся и увидал, что двор замка занят сильным отрядом вооруженных всадников, на кирасах которых блестели белые кресты Лотарингского дома.
— Не правда ли, такая свита достойна вас, кузен? — спросила герцогиня.
— Да, — ответил наваррский король, невольно вздыхая, — но, по счастью, у меня имеется нечто, никогда не покидающее меня, и это «нечто» окажется могущественнее всех ваших рыцарей!
— Что же это за таинственное «нечто», кузен?
— Это моя звезда, кузина! — с поклоном ответил Генрих.
XXXIII
Екатерина Медичи вела очень скучную жизнь в своем амбуазском замке. Весь ее двор состоял из нескольких дворян, оставшихся верными ей даже и в немилости, кавалера д'Асти и какого-то таинственного незнакомца, о котором очень много говорили как в самом Амбуазе, так и в окрестностях.
Этот таинственный человек был, по-видимому, уже не молод. Он был постоянно одет во все черное, но походка, манеры — все выдавало в нем человека, привыкшего вращаться в большом свете. Однако его лица никто не видал, так как незнакомец никогда не снимал черной бархатной маски.
Человек в маске появился в Амбуазе месяцев за шесть до этого. Ему предшествовал паж с запиской, получив которую Екатерина выбежала гостю навстречу, что было чрезвычайной честью. Но кто был этот человек в маске, что связывало его с королевой, чем объяснялось его явное влияние на нее — это никто не мог понять. Во всяком случае, его влияние было очень велико, так как стоило случиться чему-нибудь особенно важному, как Екатерина запиралась с ним в своем кабинете. Точно так же поступила она и теперь, когда Асти, вернувшийся из Анжера, подал ей письмо, запечатанное гербом герцога Анжуйского.
Прочитав это письмо, Екатерина взволнованно сказала человеку в маске:
— Знаешь, что случилось? Генрих Наваррский попал в расставленную ему ловушку и находится теперь в руках герцога Гиза и его сестры!
При этих словах взор незнакомца сверкнул из-под маски с особенной силой, и казалось, что там вдруг вспыхнули два черных огонька. Но он ничего не сказал, продолжая слушать, что говорила королева:
— Теперь Франсуа просит меня приехать в Анжер, так как наваррского короля доставят туда и хотят решить, каким способом лучше всего удержать его. Что ты скажешь на это?
— Надо ехать, государыня, и притом сейчас же! Нельзя давать Гизам слишком большую волю!
— Ты прав! Прикажи заложить экипажи! Ты поедешь со мною, и мы по дороге поговорим. Сопровождать нас будут Асти и паж.
Через час поезд королевы Екатерины уже двинулся в путь. Путешествие продолжалось всю ночь, и только при первых лучах рассвета вдали показались остроконечные башенки и колоколенки Анжерского замка.
Однако перед въездом в город королева приказала остановиться, подозвала пажа и сказала ему:
— Вот, милочка, возьми это кольцо, ступай в замок и вызови герцога Анжуйского. Покажи ему кольцо и затем сообщи ему о моем приезде, но предупреди, что я не остановлюсь в замке и чтобы он ни слова не говорил герцогу Гизу или герцогине Анне о моем приезде. Кроме того, ты попросишь его немедленно навестить меня; я остановлюсь у цирюльника-банщика Луазеля.
Паж поклонился, вскочил в седло, дал шпоры лошади и поскакал в город. Вслед за ним в город въехал и кортеж королевы. Проследовав левым берегом Луары, экипаж королевы остановился у скромного домика, над которым виднелась вывеска: «Во здравие тела. Луазель, цирюльник-банщик, хирург и проч.». Д'Асти постучал в дверь, которую сейчас же открыл с низким поклоном пожилой толстяк.
— Мой добрый Луазель, — сказала ему королева, — отведи мне мою обычную комнату и спрячь барина!
При последних словах она показала на человека в маске, и затем экипаж въехал во двор дома.
Через час после этого какой-то дворянин, закутанный в плащ и надвинувший шляпу совсем на лоб, постучался во дверь Луазеля. Цирюльник поклонился ему чуть не до земли. Это был Франсуа Валуа.
— Сын мой! — сказала ему Екатерина после первых приветствий. — Сообщил ли ты Генриху Гизу о своем письме ко мне?
— Ну конечно!
— Это была большая ошибка.
— Почему, матушка?
— Потому что я не хочу, чтобы он видел меня, не желаю видеть его. Весь день я проведу здесь, а ты скажешь герцогу, что я еще не приехала и что от меня вообще нет известий.
— Но… что мы сделаем с… гугенотом, которого к вечеру доставят сюда?
— Это будет видно потом. Вообще, должна тебе сказать, сын мой, что наваррский король для нас несравненно менее опасен, чем герцог Гиз. Но пока еще я ничего не хочу решать. Вечером я буду в замке. Я явлюсь пешком к прибрежной потерне; а ты сам встретишь меня и проведешь в свою комнату, а там мы поговорим!
XXXIV
Около восьми часов вечера королева Екатерина вышла из дома Луазеля в сопровождении человека в маске.
— Видишь ли, — сказала она, — продолжая начатый ранее разговор, — я не более тебя люблю наваррского короля…
При этих словах взор замаскированного опять блеснул странным огнем.
— Но, — продолжала Екатерина, — я вполне разделяю мысль Макиавелли, этого гениального политика, который говорил, что два врага удобнее одного.
— Ну, это довольно странное утверждение!
— Тебе так кажется? А между тем подумай сам: самый опасный враг для нас — тот, кто в своей ненависти руководствуется определенным достижением, но если существует два врага, которые стремятся достичь одного и того же, то они логически становятся врагами и друг другу тоже, а следовательно, часть их злобной силы будет отвлечена от нас.
— Это правда!
— Целью достижения наших врагов является французская корона. Ищущих этой короны двое: Генрих Наваррский и Генрих Гиз. Если ни один из них не успел в этом достижении, то потому, что ему приходилось ограждать себя от соперника. Но, как знать, не будь на свете одного из них, быть может, другой уже давно овладел бы троном Валуа!
— Да, это так!
— Значит, раз трон Валуа не может освободиться от всех врагов, пусть их будет несколько. Между тем, захватив Генриха Наваррского и вручая его судьбу лотарингцам, мой сын лишь помогает Гизу освободиться от соперника, но не предохраняет трона Валуа… В скверное дело замешался герцог! — И, не говоря более ни слова, королева молча дошла до потерны, указанной ею утром герцогу Анжуйскому. Однако, прежде чем постучаться, она сказала своему спутнику: — Надвинь шляпу глубже на лоб и прикрой лицо полой плаща, чтобы маски не было видно!