Подумав, я ответил:
– Конечно, "Клоп".
– А почему так?
– В потому что "Клопы" – это нечто массово-стихийное, название само по себе уже отпугивает, шокирует зрителей. А "Клоп" не так страшен, и это – обобщённо и вместе с тем более конкретно и точно. Есть другая сторона дела, чисто формальная: четыре буквы лучше читаются и выигрышнее на афише, чем пять.
– Я тоже склоняюсь к "Клопу", небольшие колебания были, и я решил проверить на людях. Все в основном за единственное число. Твёрдо остаётся "Клоп"».
В воспоминаниях Павла Лавута проскальзывает желание Маяковского ударить своей пьесой не только по Осипу Максимовичу, но и по Лили Юрьевне. Ведь «Клопы» – это же Брики! Но Владимир Владимирович, видимо, решил не торопиться и нанести свой удар немного позднее.
10 февраля 1929 года из одесского морского порта отошёл пароход «Ильич», на котором из Советского Союза навсегда изгонялся Лев Троцкий с женой и сыном. Изгнанников сопровождали специально выделенные для этой акции сотрудники ОГПУ.
Сообщение о высылке из СССР Льва Троцкого стало новостью номер один для многих зарубежных газет. Но Яков Блюмкин, который был тогда в Индии, ничего о выдворении Троцкого из СССР не знал.
А в Москве 13 февраля состоялась премьера спектакля «Клоп».
Актёр Игорь Ильинский:
«Спектакль был поставлен немногим более чем за месячный срок. Несмотря на спешку и несколько нервную из-за этого обстановку, Маяковский был чрезвычайно спокоен и выдержан. Многое не выходило у актёров и у меня в их числе. Подчас сердился Мейерхольд, но Маяковский был ангельски терпелив и вёл себя как истый джентльмен. Этот, казалось бы, грубый в своих выступлениях человек, в творческом общении был удивительно мягок и терпелив».
Дмитрий Шостакович:
«Не берусь судить, понравилась Маяковскому моя музыка или нет, он её прослушал и кратко сказал: "В общем, подходит!" Эти слова я воспринял как одобрение, ибо Маяковский был человеком очень прямым и лицемерных комплиментов не делал».
Софья Шамардина:
«Помню немного нервное его состояние на совещании после премьеры "Клопа".
– А почему ты молчишь? – спросили.
Мне кажется, он был не очень доволен постановкой. Пьеса была лучше того, что сделал театр».
Газеты на «Клопа» откликнулись довольно дружно. «Известия» писали:
«Постановку в общем надо признать весьма успешной, особенно первую её часть (1929 год)…
Вторая часть хуже не только у автора, но и у постановщика. И недостаток тот же самый: социализм выходит тощий, слабый, лефовски-интеллигентский».
«Комсомольская правда»:
«В "Клопе" самый спектакль намного выше пьесы Маяковского…
Но в целом сатира Маяковского бьёт по мелкой цели».
Журнал «Даёшь»:
«Пьеса… не оставляет зрителя равнодушным, заставляет его отзываться, выводит из равновесия».
Журнал «Красная панорама»:
«Комедия "Клоп" с одинаковым успехом могла быть написана и задолго до революции. Стоит только выкинуть, что Присыпкин "бывший рабочий, бывший партиец"…
Даже таланта Маяковского хватило только на первую половину комедии, где спасают положение острые словечки и задорные выкрики».
Журнал «Жизнь искусства»:
«О самой пьесе Маяковского, если только её вообще можно назвать пьесой, много говорить не приходится…
Этот, явно написанный наспех, фарсовый фельетон без особых литературных и идеологических заданий, может быть, совершенно случайно попадает на сцену, а мы серьёзно смотрим на него, серьёзно о нём пишем».
Всеволод Мейерхольд сразу вспомнил те критические замечания, которые звучали в 1918 году после того, как была поставлена «Мистерия-буфф»:
«"Да, это любопытно сделано, это любопытно поставлено, да, это интересно, да, это остро, но это всё же – не драматургия". Утверждали, что Маяковский "не призван быть драматургом". Когда мы в 1928 году поставили "Клопа", то произносились почти те же тирады».
Впрочем, Маяковский всех этих рецензий не читал, так как уже на следующий день после премьеры спектакля покинул Москву, отправившись в очередную зарубежную поездку.
Не читал он и своей статьи «Казалось бы ясно…», напечатанной 15 февраля в четвёртом номере журнала «Журналист». В ней Маяковский, призывая поэтов стать «газетчиками», предупреждал о том, что на этот шаг каждому необходимо решиться:
«Поэт и газета – эти сопоставления чаще и чаще выныривают из газетных статей.
"Чистые" литераторы орут – газета снижает стиль, газета повседневностью оттягивает от углублённых тем.
" Газетчик", с лёгкой руки Тальникова, начинает становиться в определении писательских размеров чуть ли не бранным словом».
И Маяковский призывал не обращать внимания на Тальниковых, которых в следующей своей пьесе (в «Бане») он назовёт Моментальниковыми:
«Сегодняшний лозунг поэта – это не простое вхождение в газету. Сегодня быть поэтом-газетчиком – значит подчинить всю свою литературную деятельность публицистическим, пропагандистским, активным задачам строительства коммунизма…
Нам придётся пересмотреть писателей без различия родов словесного оружия – по их социальной значимости. И не придётся ли, пересмотрев, натравиться "чёрной" литературной кости на белую?»
Последний абзац звучит угрожающе – писателям, не желавшим участвовать в «строительстве коммунизма», поэт грозил суровыми карами.
Но «Журналист» этих угроз не испугался и поместил вслед за статьёй поэта полемизирующий с ней «Ответ» Вячеслава Полонского. В его статье говорилось, что «газетная» деятельность стихотворцев-лефовцев ничего читателям газет не даёт. Да и газеты от такого общения ничего не получают:
«В.Маяковский и его друзья появляются в газете. Выигрывает она что-нибудь? Нет».
А «Клоп» на сцене ГосТИМа продолжал идти. Начальник охраны Сталина Николай Сидорович Власик потом вспоминал, какие спектакли смотрел вождь и его жена Надежда Аллилуева:
«В театр Сталин ездил чаще по субботам и воскресеньям вместе с Надеждой Сергеевной. Посещали Большой театр, Малый, театр имени Вахтангова, ездили к Мейерхольду смотреть пьесу “Клоп”. С ними на этом спектакле, помню, были товарищи Киров и Молотов…»
А в Константинополь тем временем прибыл пароход «Ильич» с находившимся на нём Львом Троцким, его женой и сыном. Турция согласилась принять изгнанников – ведь в начале 20-х годов она объявила Ленина, Троцкого и Фрунзе своими почётными гражданами. Лев Давидович с семьёй поселился на Бююкаде (в переводе с турецкого – «Большой остров»). Местные жители называют эти места Адалар («Острова»). У византийцев было другое название – остров Принкили (слово «prin» в переводе с греческого означает «раньше», «прежде», а слово «kilio» означает «катить»). Сюда в византийскую эпоху ссылали («выкатывали») представителей местной знати, в том числе и принцев, отчего их и назвали Принцевыми островами в Мраморном море. Теперь сюда «закатился» бывший очень знатный представитель страны Советов (пролетарский «принц»?).