Вначале мне показалось, что лежащие на полках курсанты спят. Торчали из-под простыней руки-ноги, позвякивала на столе ложечка в стакане – привычный, умиротворяющий звук поездов.
Потом я увидел, что высовывающаяся к самой двери голая стопа подёргивается. Равномерно, будто настраиваясь на какой-то беззвучный ритм. Сжались-разжались пальцы. Напряглись крепкие молодые мускулы.
– Плохо всё, – сказал я, прикрывая дверь. – Очень плохо. Идёмте.
– Мертвы? – спросила Александра, быстро идя за мной.
– Восстают.
Я заглянул в ещё одну неплотно закрытую дверь. Один курсант лежал на полу – видимо, упал с верхней полки. Голова у него была вывернута, шея сломана – но тело подёргивалось, потихоньку выправляя повреждения.
– Как? – спросила Александра. – Почему?
– Не знаю, – ответил я. – Видел их на вокзале, бодрые были ребята. Боюсь, моряки чем-то траванулись. Знаете, Саша, я всегда опасался есть шаурму на вокзалах…
– Красивые были ребята, – тихо ответила Александра.
Мы тихо шли по вагону – пока не обнаружили открытое купе. Отсюда, похоже, и вышел незадачливый посетитель ресторана.
Трое его товарищей были внутри.
Один восставал – по телу волнами пробегала дрожь, он уже пробовал поднять голову. Второй стоял на четвереньках. Третий пытался выйти в коридор, но с координацией пока было плохо, его заносило вправо, и он бился головой о косяк. При нашем появлении несчастный издал мычащий звук и в очередной раз приложился лицом.
– Этого не может быть, – сказал я. С силой толкнул восставшего в грудь – тот, взмахивая руками, попятился, наткнулся на стоящего на четвереньках товарища, упал, присев на столик. Полупустая банка консервированных грибов со стуком упала со столика на пол.
– Чего не может? – спросила Александра.
– Все разом восстают! Период поднятия у каждого индивидуальный, кто-то быстро, а кто-то и денёк должен полежать…
Я захлопнул дверь купе. Решил:
– Значит, так. Сейчас мы идём в свои вагоны. Предупреждаем проводников. Катастрофы не случилось, все восставшие, кроме одного, пока здесь. Вагон изолируем, в Питере кваzи возьмут кадавров под контроль. Правильно? Головы пока постараемся не рубить.
Рыжая женщина кивнула, зачарованно глядя на меня. Спросила:
– Так вы когда-то работали на «скорой помощи»?
– Разве я похож на врача?
Женщина нервно засмеялась, пробормотала едва слышно какую-то ерунду:
– Ну, может, мальчик, или в… улке…
– В переулке? Я на доктора не похож и в подворотне, и посреди проспекта, – ответил я.
От нервов многие начинают заговариваться. Я легонько подтолкнул женщину, и мы вышли из вагона мертвецов. По пути я подёргал дверь, за которой было купе проводника, но того, похоже, на месте не было.
Почему-то я и мысли не допускал, что в следующем вагоне мы увидим такую же картину. Если бы смерть была способна выплеснуться за пределы одного вагона – что-то случилось бы и в ресторане, а ведь там никто не умер.
И в седьмом вагоне, действительно, всё было в порядке. Из одного купе доносился смех – живой, радостный. Там сидела компания, человек восемь – сошлись из нескольких купе. На столе, конечно же, был не только лимонад, но вели себя пассажиры тихо.
Как-никак в культурную столицу едут.
– Мужики, кваzи в вагоне есть? – спросил я, заглядывая в купе.
– А ты через полчаса зайди, мы тут все накваzюкаемся… – отозвался один, с хитроватым лицом балагура.
Повернулся.
Увидел мачете в моей руке.
Женщину с обрезанным платьем и кухонным ножом за моей спиной.
Замолчал.
Покачал головой.
Хмель и с него, и с его товарищей слетел мгновенно. Раздалось несколько крепких словечек.
– В соседнем вагоне беда, – сказал я. – Там морячки ехали, курсанты. Полный вагон. Ну и… похоже, траванулись чем-то.
– Совсем траванулись? – спросил кто-то.
Я кивнул. Пояснил:
– Одного пришлось уложить. В ресторане. Он первый восстал. Остальные, пожалуй, до Питера доедут. Но вы будите проводника, запирайте двери в тамбуре. На всякий случай проверьте всё купе… Вдруг ещё кто-то… поел несвежего…
– Не бойся, проверим, – сказал кто-то из мужиков. – Всё будет как надо.
Ребята и впрямь были серьёзные, я сразу почувствовал себя спокойнее. Такие и забаррикадируются, и вагон проверят, и голову, если надо, отрубят.
Мы с Александрой уже выходили из вагона, когда кто-то из компании меня окликнул:
– Много там восстало-то?
– Да уже почти все! – ответил я.
– Так не бывает!
– Знаю, – согласился я.
Мы прошли тамбур и оказались в моём шестом вагоне.
И здесь всё было тихо. Нормальной живой тишиной, а не той, что царила в восьмом вагоне.
Хотя, конечно, это я уже придумываю.
– Всё в порядке, – сказал я. – Идите к семье, товарищ Александра. Вы молодец, восхищён вашей выдержкой.
Она едва заметно улыбнулась.
– А вы здесь едете?
– Да. Второе купе. Извините, внутрь не приглашаю, – я поднял руку и постучал по двери.
– Ничего, – сказала Александра, пристально глядя мне в глаза. Казалось, что она хочет что-то сказать.
Ну, или страстно поцеловать меня – несмотря на мужа и дочь в соседнем вагоне.
Я был бы совсем не против – Александра была очень красивая женщина. Поцелуй за спасение – это ведь романтика, а не измена. Даже её муж должен был бы согласиться, если уж по-честному!
– Граждане, немедленно вернитесь в свои купе, закройте двери, открывайте только официальным представителям РЖД! – гаркнул вдруг под ухом проводник, вышедший из своего купе. Одной рукой проводник заправлял в штаны мятую рубашку, в другой крепко сжимал дешёвое табельное мачете. – У нас… э… технические проблемы… Откуда у вас мачете, гражданин?
– Он его украл, – усмехнулась Александра. Протянула проводнику нож. – Отдайте потом бармену Володе, ладно?
И она пошла по коридору – плавной, манящей походкой. В коротком платье она выглядела ещё лучше.
– Не мог на минуту позже выйти, а? – спросил я проводника, глядя вслед Александре.
– Откуда у вас мачете? – всё настаивал тот на своём.
Я достал и предъявил ему удостоверение:
– Мачете служебное. Идите, обеспечьте изоляцию восьмого вагона с нашей стороны.
– Там всё плохо? – спросил проводник с пониманием.
– Там ещё хуже, – ответил я. Снова постучал в дверь.