Министерство наивысшего счастья - читать онлайн книгу. Автор: Арундати Рой cтр.№ 43

Но что еще можно было им говорить? «Позвоните их матерям»?

Боевики, сумевшие проникнуть в долину, редко выживали дольше, чем два или, в лучшем случае, три года. Если их не брали в плен или не убивали сотрудники службы безопасности, то они погибали в междоусобных стычках. Мы сопровождали их вдоль всего пути, но для того, чтобы умереть, им не нужна была наша помощь — и не нужна до сих пор. Истинно верующие идут со своим оружием, молитвенными четками и собственными инструкциями по самоуничтожению.

Вчера мой друг-пакистанец прислал мне вот этот текст — он путешествует по мобильным телефонам всего мира, так что, возможно, вы его уже видели:

На мосту я увидел человека, готового спрыгнуть вниз.

Я сказал: «Не делай этого!»

Он ответил: «Меня никто не любит».

Я сказал: «Тебя любит Бог. Ты веришь в Бога?»

Он ответил: «Да».

Я спросил: «Ты мусульманин или не мусульманин?»

Он ответил: «Мусульманин»

Я спросил: «Шиит или суннит?»

Он ответил: «Суннит».

Я сказал: «И я тоже! Деобанди или барелви?»

Он ответил: «Барелви».

Я сказал: «Я тоже! Танзихи Асмати или Танзихи Фархати?»

Он ответил: «Танзихи Фархати».

Я сказал: «Танзихи Фархати Джамия уль Улум Аджмер или Танзихи Фархати Джамия уль Нур Меват?»

Он ответил: «Танзихи Фархати Джамия уль Нур Меват».

Я воскликнул: «Умри, неверный!» и столкнул его вниз.

К счастью, некоторые из них сумели сохранить чувство юмора.

Этот генетический идиотизм, эта идея джихада проникли в Кашмир из Пакистана и Афганистана. Теперь, прослужив в конторе двадцать пять лет, я думаю, что нам сильно повезло, что в Кашмире воюют между собой восемь или девять версий «истинного» ислама. У каждой версии свой штат мулл и законоучителей. Самые радикальные из них — выступающие в проповедях против национализма, за создание мировой исламской уммы — находятся у нас на содержании. Одного из них недавно взорвал на выходе из мечети велосипедист-смертник. Заменить проповедника не составит большого труда. Единственное, что удерживает Кашмир от саморазрушения — в отличие от Пакистана и Афганистана, — это старый, добрый мелкобуржуазный капитализм. При всей своей религиозности, кашмирцы предприимчивые и оборотистые бизнесмены, а все бизнесмены — рано или поздно, но неизбежно стремятся к сохранению статус-кво — или того, что мы называем мирным процессом, каковой, между прочим, предоставляет бизнесу совсем иные возможности, нежели сам мир.

В основном границу переходили очень молодые люди — до двадцати или немного за двадцать. Целое поколение совершало самоубийство. К девяносто шестому году поток боевиков через границу превратился в тонкий ручеек, но полностью блокировать его нам не удалось. Приходилось расследовать донесения разведки о вопиющем поведении наших солдат на пограничных пунктах. Солдаты продавали «безопасный проход» и деликатно отворачивались, когда очередная группа боевиков проходила мимо них. Гуджарские пастухи, знавшие горы как свои пять пальцев, вели эти группы тайными тропами дальше. Безопасные проходы были не единственным товаром этого преступного рынка. Торговали всем — дизельным топливом, алкоголем, патронами, гранатами, армейскими сухими пайками, колючей проволокой и древесиной. На древесину под корень вырубали целые леса. На эту работу силой сгоняли кашмирских лесорубов и кашмирских плотников. Военные грузовики, везшие снабжение для армии из Джамму, каждый день возвращались назад, груженные резной ореховой мебелью. Наша армия оснащена оружием и техникой не самым лучшим образом, но могу держать пари, что мебелью мы оснащены лучше любой другой армии мира. Но кто сможет помешать победоносной армии?

В горах, окружавших Дачигам, было относительно тихо. Однако в дополнение к постоянно размещенным здесь постам военизированных формирований каждый раз, когда приезжал Его Превосходительство, за день до его прибытия, военные патрули прочесывали холмы, между которыми проезжал бронированный кортеж, а саперы проверяли дорогу на предмет минирования. Местным жителям вход в парк был запрещен. Для обеспечения безопасности гостевого дома более сотни наших людей располагались на его крыше, на сторожевых вышках по периметру участка и по концентрическим окружностям до километра в глубину леса. Немногие в Индии смогли бы поверить в те меры, которые мы предпринимали ради того, чтобы наш босс мог полакомиться свежей рыбкой.

В ту ночь я сильно запозднился, заканчивая рапорт, который мне предстояло утром подать Его Превосходительству. Из старенького «Сони» звучала приглушенная музыка. Расулан Бай пела чаити «Яхин тхайян мотийя хираи гаэли Рама». Конечно, самой выдающейся певицей всего Индостана была Кесар Бай, но Расулан превосходила ее эротичностью. У Расулан был низкий, мужеподобный, грудной голос, в противоположность писклявым, подростковым голосам, к которым мы сейчас все привыкли, благодаря саундтрекам Голливуда. (Отец, большой любитель и знаток классической индийской музыки, считал Расулан слишком вульгарной. Этот конфликт между нами так и остался неразрешенным.) Я мог явственно представить себе, как разлетается ожерелье в руках женщины, изнывающей от жажды любви, а голос томительно следовал за звонким падением каждой жемчужины на пол спальни. (Да, были же времена, когда мусульманская куртизанка могла так откровенно взывать к индуистскому божеству.)

В то утро в городе начались проблемы. Правительство объявило о проведении в ближайшие несколько месяцев выборов. Они должны были стать первыми в течение почти девяти лет. Боевики заявили о бойкоте выборов. Тогда было совершено ясно (в отличие от нашего времени, когда толпы у избирательных участков становятся неуправляемыми), что люди не придут на участки и не проголосуют, если мы не сумеем доходчиво убедить их. «Свободная» пресса, как всегда, уже была готова своим ослепительным идиотизмом подлить масла в огонь, и поэтому следовало соблюдать известную осторожность. Нашим тузом пик была «Ихван-уль-Муслимун», «Братья-мусульмане», — наша главная контртеррористическая группа — бывшие боевики, сдавшиеся нам в полном составе, с амуницией, боеприпасами и вооружением. Постепенно ряды организации стали пополняться другими несогласными, сдававшимися нам целыми подразделениями. Мы заново организовывали их, вооружали и снова отправляли на поле боя. «Ихваны» были закаленными бойцами, но по большей части рэкетирами и мелкими уголовниками, которые вступали в организации мусульманских боевиков, когда видели в этом материальную выгоду. Однако они же первыми дезертировали, когда начинало пахнуть жареным. Они знали обо всех местных событиях намного лучше, чем мы, и, когда переходили на нашу сторону, получали преимущество пользования своими источниками, что позволяло им проворачивать операции, бывшие вне полномочий регулярной армии. Сначала они оказывали нам просто неоценимые услуги, но затем стали постепенно выходить из-под контроля. Самым жестоким и устрашающим из всех, воплощением Князя Тьмы, был человек, прозванный Папой, который раньше был неприметным заводским сторожем. За свою карьеру в «ихванах» он убил десятки людей. (Мне помнится, что речь шла о ста трех убитых.) Устроенный им террор поначалу склонил чашу весов на нашу сторону, однако к девяносто шестому году он стал совершенно бесполезен, и нам пришлось его обуздать (сейчас он в тюрьме). В марте того года, без всяких инструкций с нашей стороны, Папа ликвидировал известного редактора выходившей на урду ежедневной газеты — совершенно безответственной, должен сказать, газеты. (Безответственные, ядовитые антииндийские ежедневные листки, которые вечно преувеличивали число жертв и неверно интерпретировали факты, подрывали репутацию всех остальных местных СМИ, что давало нам возможность мазать их одним миром. Больше того, могу честно признаться, что мы даже негласно финансировали некоторые из таких газет.) В мае Папа огородил общинное кладбище в Пулваме и объявил его участок своей наследственной собственностью. После этого он убил всеми любимого сельского учителя в одной пограничной деревне и забросил его тело на заминированную нейтральную полосу. Подойти к телу было невозможно, а значит, его нельзя было и похоронить по обряду, со всеми положенными молитвами, и ученикам оставалось только в бессильной ярости наблюдать, как тело их любимого учителя расклевывают коршуны и ястребы.