Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Хайнлайн cтр.№ 66

Нет! Если бы усиление плохого гена было очевидно или могло быть выявлено экспериментально, подобные зиготы не стали бы использовать. Ученый, достаточно компетентный для того, чтобы проводить подобные опыты, воспользуется максимально «чистыми» с генетической точки зрения образцами: свободными от сотен (или уже тысяч?) идентифицируемых наследственных дефектов. Исходное предположение должно включать в себя это дополнительное уточнение.

У молодых людей не было ни одного дефекта, насколько Шеффилд мог судить, пользуясь корабельным оборудованием, – а это лишь увеличивало вероятность того, что поганый хорек не наврал и отчеты об экзотических и успешных манипуляциях с генами подлинны.

Теперь Шеффилд склонялся к тому, что эксперимент действительно имел место, и жалел, что не располагает возможностями большой клиники Говарда, скажем, той, что на Секундусе. Тогда ребят можно было бы подвергнуть тщательному генетическому обследованию, для которого у него на корабле не было оборудования, да и квалификации.

Тревожили и сомнения по поводу обстоятельств покупки. Почему этот отщепенец так стремился продать их, если они действительно были теми, кто указан в документах? Зачем продавать племенную пару комплементов, не сделав следующего шага в эксперименте?

А может быть, ребята все знают? Ведь он не спросил их об этом. Безусловно, их постарались убедить, что другой судьбы у них не будет; проводивший этот эксперимент взрастил в ребятах более сильную взаимную привязанность, чем была во множестве браков, которых Шеффилд насмотрелся за долгие годы. Более сильную, чем была в любом из его собственных (кроме одного, кроме одного!).

Шеффилд выбросил все лишнее из головы и обратился к теоретическим следствиям.

В выбранном месте каждая из родительских зигот могла существовать в трех возможных состояниях, создавая три генетические пары с вероятностью 25-50-25.

Согласно контрольному предположению, родители (диплоидные зиготы, мужская и женская) образовывали бы на выбранном участке следующие комбинации:

25 % – хорошая и хорошая – дефектов нет;

25 % – хорошая и плохая – плохой ген ослаблен, но может передаваться;

25 % – хорошая и плохая – плохой ген ослаблен, но может передаваться;

25 % – плохая и плохая – усиление плохой – летальное или невыгодное.

Но, с учетом уточнения исходной гипотезы, Шеффилд предположил, что ученый клирик наверняка отверг бы неудачную комбинацию производителей, а значит, четвертую группу (плохой и плохой) можно отбросить. В результате получилось следующее распределение качеств родительских зигот для этого участка:

33,3 % – хороший и хороший;

33,3 % – хороший и плохой;

33,3 % – хороший и плохой.

Такая отбраковка давала заметное улучшение по сравнению с исходной случайной ситуацией, и теперь мейотическое деление производило бы гаметы (сперматозоид и яйцеклетку) в следующем соотношении:

хорошие – четыре шанса из шести;

плохие – два шанса из шести…

…но обнаружить плохие гены можно было бы, только уничтожив несущие их гаметы. Или же, раздумывал Шеффилд, предположение не обязательно должно оставаться справедливым. Но чтобы Ллита и Джо избежали неприятностей, следовало, придерживаясь фактов, оставаться в рамках пессимистической оценки… а значит, плохой ген можно обнаружить по усилению его в зиготе.

Шеффилд напомнил себе, что ситуация никогда не бывает черно-белой, как предполагалось определениями «доминантный – хороший» и «рецессивный – плохой». Эти определения куда менее сложны, чем реальный мир, который они, как предполагалось, отображали. Характер, проявленный взрослой зиготой, был способствующим выживанию или не способствующим только с точки зрения того, как, когда и где он проявится, а также с точки зрения более чем одного поколения. Самца, погибшего при спасении своих детей, следует считать способствующим продолжению рода, а кошку, съевшую котят, – наоборот, как бы долго она ни прожила после этого.

Аналогичным образом доминантный ген не всегда имеет существенное значение – скажем, цвет глаз… например, карий. Парный рецессив, дающий голубые глаза, аналогичным образом не даст зиготе никаких преимуществ и недостатков. То же самое можно сказать о многих других наследуемых характеристиках: цвет кожи, волос и так далее.

Тем не менее это описание: «хороший – доминантный», «плохой – рецессивный» – по сути своей оставалось верным. Оно обобщало механизм, с помощью которого раса сохраняла благоприятные мутации и избавлялась от неблагоприятных. «Плохой» и «доминантный» – эти слова были почти противоречивы, так как абсолютно плохая мутация гибла вместе с зиготой, ее унаследовавшей, в течение одного поколения; летальное действие могло проявиться еще в чреве, либо же настолько повреждало зиготу, что она не могла воспроизводиться.

Но обычный процесс прополки проходил по плохим рецессивам. Они могли оставаться среди прочих генов, пока по слепой воле случая не происходило одно из двух событий: такой ген мог объединиться с подобным себе, когда сперматозоид сливался с яйцеклеткой, и погибнуть вместе с зиготой, – хорошо, если до рождения… или же трагическим образом – после. Или же плохой рецессив мог быть устранен при редукции хромосом во время мейоза, результатом чего оказывалось рождение здорового ребенка, не унаследовавшего этот ген в своих гонадах, – счастливый исход.

Каждый из этих статистических процессов медленно устраняли плохие гены из генофонда расы.

К несчастью, первый из них часто приводил к рождению детей вроде бы нормальных, но нуждавшихся в помощи для того, чтобы остаться в живых, – иногда они просто нуждались в экономической поддержке или же были прирожденными неудачниками, не умевшими прокормить себя; иногда им была необходима пластическая хирургия, эндокринная терапия, любые другие способы лечения и поддержки. Когда капитан Аарон Шеффилд практиковал как врач – на Ормузде, под другим именем, – ему пришлось испытать ряд последовательных разочарований в попытках помочь этим несчастным.

Поначалу он старался действовать согласно клятве Гиппократа или хотя бы придерживаться ее. Но он оказался просто не в состоянии слепо следовать всем установленным людьми правилам.

Потом настал период какого-то помрачения рассудка – он стал искать политическое решение, усматривая великую опасность в размножении дефективных. Он попытался убедить своих коллег, требовал, чтобы они отказались от лечения наследственно дефективных, если те не стерильны, не стерилизованы и не желают согласиться на это ради получения медицинской помощи. Хуже того, он попытался включить в группу «наследственно дефективных» тех, кто не явил никаких других признаков расстройства, кроме неумения прокормить себя. Дело происходило на отнюдь не перенаселенной планете, которую сам он несколько столетий назад выбрал для заселения как едва ли не идеальную для человека.

Он ничего не добился и встретил только ярость и презрение. Лишь несколько коллег с глазу на глаз соглашались с ним, но публично его осуждали. Что касается обывателей, то среди тех кар, которые они призывали на голову «доктора Геноцида», смола и перья были самой легкой.