4321 - читать онлайн книгу. Автор: Пол Остер cтр.№ 109

Я думала об этом много месяцев, сказала она. Стоит ли нам попытаться или нет. Должны ли мы влюбляться в друг дружку или нет. Соблазн силен, Арчи, но мне страшно. Если мы попробуем и у нас ничего не получится, мы, вероятно, не сможем остаться друзьями, по крайней мере – так, как мы друзья сейчас, а это значит – лучшие друзья на свете, близкие, как близки могут быть братья и сестры, вот как я всегда о нас думала, что мы – брат и сестра, и всякий раз, когда я пытаюсь себе представить, как целую тебя, мне это кажется кровосмешением, чем-то не тем, чем-то таким, о чем, знаю, я пожалею, а мне совсем не хочется терять то, что у нас есть, меня просто прикончит, если я больше не буду твоей сестрой, и стоит ли оно того – потерять все хорошее, что у нас есть вместе, ради нескольких поцелуев в темноте?

Фергусона так раздавило то, что она сказала, что он выпутал свои руки из ее и отступил на два шага. Брат и сестра, сказал он, и в голосе его нарастала злость, какая чепуха!

Но чепухой оно не было, и когда отец Эми и мать Фергусона через одиннадцать месяцев и четыре дня после вечера с тем первым ужином поженились, двое друзей официально стали братом и сестрой, и хоть в определение вкралось словцо сводные, отныне они были членами одной семьи, и две спальни, в которых спали они до самого конца старших классов, размещались рядышком в том же коридоре второго этажа их нового семейного дома.

4.1

Жилищная политика, изложенная в «Справочнике студента колледжа Барнарда», постановляла, что всем иногородним абитуриентам полагается проживать в каком-нибудь общежитии студгородка, а абитуриентам из Нью-Йорка позволено выбирать, где им жить – в общежитии или дома с родителями. Независимая Эми, у которой не было желания ни оставаться с родителями, ни делить с кем-либо комнату в зарегулированном общежитии, перехитрила систему, заявив, что ее родители переехали с Западной Пятьдесят седьмой улицы в квартиру побольше на Западной 111-й, в квартиру гораздо больше – ее на самом деле занимали четверо студенток, которые абитуриентами уже не были: там жили второкурсница и преддипломница из Барнарда и преддипломница и дипломница из Колумбии, – и когда Эми въехала в это громадное жилье с длинными коридорами, антикварной сантехникой и дверными ручками из граненого стекла, она стала единственной обитательницей пятой спальни. Родители ее согласились на обман, поскольку Эми предъявила им цифры: оказалось, что платить одну пятую от суммы аренды в двести семьдесят долларов – гораздо меньше, чем жить в общежитии, а еще потому – и особенно потому, – что они знали: их своенравной дочери уже пора покинуть родительское гнездо. Чуть меньше года прошло с пикника на заднем дворе Фергусонов, и теперь исполнилось самое пылкое желание дочери Шнейдерманов и сына Фергусонов: комната с замком на двери и возможность засыпать вместе в одной постели, когда только захотят.

Беда лишь с тем, что когда захотят оказалось понятием расплывчатым: скорее идеализированной возможностью, нежели чем-то выполнимым, – и коль скоро один из них по-прежнему торчал в Монклере, а другую захватил вихрь смятений и приспосабливания, какие настают с началом жизни в колледже, они в итоге делили эту постель гораздо реже, чем рассчитывали. Были, конечно, выходные, и они пользовались своими преимуществами, когда только могли, а таковыми оказались почти все выходные в сентябре, октябре и начале ноября, но свободы лета все равно оказались ограничены, и лишь раз за все это время Фергусону удалось среди недели метнуться вечером в Нью-Йорк. Они продолжали разговаривать о том, о чем говорили всегда, а той осенью это включало в себя такие вопросы, как рапорт Комиссии Уоррена (правда или неправда?), Движение за свободу слова в Беркли (да здравствует Марио Савио!) и победа плохого Джонсона над бесконечно более скверным Голдуотером (не три ура, а два, а то и одно), но потом Эми пригласили на выходные в Коннектикут, и планы им пришлось отменить, а за этим последовала еще одна отмена на следующей неделе (немного загрипповала, сказала она, хотя, когда он позвонил в субботу вечером, а потом опять в воскресенье днем, дома ее не оказалось), и постепенно Фергусон стал ощущать, что она от него ускользает. Вернулись старые страхи, черные размышления последней зимы, когда он думал, что ей, возможно, придется уехать из Нью-Йорка, когда он сочинял себе других людей, с которыми она познакомится в этих воображаемых местах, других парней, другие любови, и с чего вдруг это должно быть как-то иначе в ее родном городе? Она теперь жила в новом мире, а он принадлежал миру старому, тому, что она оставила за спиной. Лишь тридцать шесть кварталов к северу – однако обычаи там были совершенно иными, и люди разговаривали на другом языке.

Не то чтобы ей с ним было скучно – вроде бы, или что она его стала меньше любить, да и тело ее не каменело, когда он до нее дотрагивался, или не сказать, что она не была счастлива с ним в новой постели в новой квартире – просто теперь она казалась рассеянной, неспособной сосредоточиться на нем, как ей удавалось в прошлом. После тех двух пропущенных выходных он сумел устроить себе посещение пустой квартиры в субботу после Дня Благодарения (все ее соседки разъехались по домам на каникулы), и когда они сидели вместе на кухне, пили вино и курили сигареты, он заметил, что Эми смотрит в окно, а не на него, и не стал не обращать на это внимания и продолжать то, что говорил до этого, а прервался на полуслове и спросил у нее, все ли в порядке – и вот тогда-то все и случилось, тогда-то Эми повернула голову к нему, посмотрела ему в глаза и произнесла те пять коротких слов, что лепились у нее в уме уже почти месяц: По-моему, мне нужна пауза, Арчи.

Им всего по семнадцать лет, сказала она, а уже такое чувство, будто они женаты, будто нет у них никакого будущего, кроме того, которое на двоих, и если даже они и впрямь окажутся вместе на длинном пробеге, слишком рано еще им запираться в таком союзе, им там будет душно, это капкан обещаний, которые, быть может, они не сумеют сдержать, и пройдет совсем немного времени – и они начнут друг дружку ненавидеть, так почему бы им не набрать в грудь побольше воздуху и просто ненадолго не расслабиться?

Фергусон знал, что ведет себя тупо, но тупое сердце его придумало задать лишь один вопрос: То есть ты говоришь, что больше меня не любишь?

Ты не слушал меня, Арчи, сказала Эми. Я говорю только, что нам комнату нужно проветрить. Я хочу, чтобы у нас были открыты двери и окна.

Это значит, что ты влюбилась в кого-то другого.

Это значит, что кто-то положил на меня глаз, и я с ним пару раз флиртовала. Но ничего серьезного, поверь мне. Вообще-то я даже не уверена, что он мне нравится. Но суть в том, что я не хочу мучиться совестью из-за этого, а совесть меня мучает, потому что я не хочу делать тебе больно, а потом я себя спрашиваю: Что с тобой такое, Эми? Ты же не замужем за Арчи. Ты еще и половину первого курса в колледже не отучилась, так зачем отказывать себе в возможности немного поисследовать, поцеловаться с другим мальчишкой, если хочется, может, даже в постель лечь с другим мальчишкой, если так уж не терпится, поделать всякое, что людям полагается делать, когда они молоды?

Затем, что это меня прикончит, вот зачем.