Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Сапольски cтр.№ 247

Во-вторых, нам известен положительный эффект торговли, и это подчеркивал не только Пинкер, но и специалисты-антропологи. Верно замечено, что если товары не пересекают границы, то их пересекают армии – и не важно, идет ли речь о простом обмене на деревенском базаре или о подписи на международном торговом соглашении. Примерно это имел в виду шутник Томас Фридман, предложив нечто вроде миротворческой «теории Золотых арок» ^[502]: «Никакие две страны, на территории которых найдется “Макдоналдс”, не воюют друг с другом». Исключения, конечно, найдутся (например, вторжение США в Панаму, Израиля в Ливан), но по большому счету идея Фридмана имеет известный смысл: если страны достаточно стабильные, чтобы интегрироваться в мировой рынок предприятиями вроде «Макдоналдса» и достаточно успешные, чтобы удерживать эти предприятия на плаву, то жители этих государств скорее всего поймут, что мирная торговля выгоднее, чем возможные прибыли от военной добычи ^[503], ^{[504] {947}}.

Торговля не является 100 %-ной защитой от войн. Например, Германия и Британия были надежными торговыми партнерами, но все равно вступили в Первую мировую войну противниками; масса народа рвется воевать, даже предвидя прекращение торговли и дефицит товаров. Вдобавок «торговля» – это палка о двух концах. Когда речь идет об обмене между племенами охотников из тропических лесов, то все отменно дружелюбно; а вот торговля в рамках Всемирной торговой организации может быть отменно коварной и подлой. Но раз уж страны способны развязывать войны с далекими государствами, то любые торговые связи, которые делают эти страны взаимозависимыми, послужат хорошим сдерживающим средством от войн.

Культурное проникновение (включая торговлю) тоже укрепляет мир. Вот пример с привкусом современности: согласно данным по 189 странам, наличие цифрового доступа служит неплохим предиктором высокого уровня гражданских свобод и свободы СМИ. Причем данный эффект будет сильнее, если в соседней стране уровень гражданских свобод высокий, – ведь за товарами следуют идеи ^{948}.

Этот параграф я бы с удовольствием пропустил, но не могу. А все потому, что религия, безусловно, представляет собой самое значительное изобретение, определяющее культуру, мощнейший катализатор лучшего и худшего нашего поведения.

Когда в главе 4 я рассказывал о гипофизе, то решил, что свои личные чувства по отношению к нему имею право оставить при себе. Но применительно к данной теме я все-таки чувствую обязанность изложить свое мнение. Итак: я получил жесткое религиозное воспитание, соблюдал все предписания; я рос глубоко религиозным. Но в 13 лет что-то во мне переключилось, и все здание вероучения рухнуло. С тех самых пор все мое существо отвергает любую религиозность или невещественность природы; я скорее замечу разрушительные последствия какой-то религии, чем ее положительные результаты. Однако я с удовольствием общаюсь с верующими, рядом с ними я чувствую волнение и бываю растроган – и одновременно не понимаю, как они могут во все это верить. И мне тоже хочется так же пылко поверить, но не получается… Вот, все сказал.

Как уже говорилось в главе 9, мы создали невероятное разнообразие религий. Если мы рассмотрим только религии мирового масштаба, то заметим некоторые общие черты:

а) Каждое из вероучений одной своей стороной обращается к самому сокровенному, личному, индивидуальному, тогда как другая сторона соотносится с обществом в целом; мы скоро увидим, что это два разных инструмента, когда дело касается лучших и худших наших поступков.

б) Личное и общественное поведение ритуализировано внутри каждой религии; ритуалы становятся душевным прибежищем в тревожные времена, хотя массу тревог религия создает собственными силами.

Следованием религиозным предписаниям снижается беспокойство, и это совершенно логично, если вспомнить, что тревога связана с отсутствием контроля, предсказуемости и социальной поддержки, а также с невозможностью выразить чувства. Религия предлагает определенное объяснение порядку вещей (почему и что случается), придает смысл и целенаправленность происходящему, выдвигает присутствие некой сущности, для которой мы значимы и которая благоволит к нам, внимает людским мольбам и выборочно отвечает просьбам таких же, как мы. Неудивительно, что религия положительно влияет и на здоровье (это не считая поддержки общины, которая помогает снизить уровень алкоголизма и наркомании).

Вспомним роль передней поясной коры (ППК), которая бьет тревогу, распознав расхождения в ожидаемом и реальном положении вещей. Так вот, если расхождение не в лучшую сторону (реальное хуже ожидаемого), то у религиозных людей активация ППК ниже (показатели группы стандартизировались по личностным и когнитивным характеристикам). Есть и другие исследования, показывающие эффект снижения тревоги в результате регулярного исполнения религиозных ритуалов ^{949}.

в) И наконец, все мировые религии делают упор на различие между Своими и Чужими, хотя каждая их них предъявляет разные требования для принятия в круг Своих и для поддержания «членства».

Мы знаем достаточно много о нейробиологии религиозности; существует даже журнал с названием Religion, Brain and Behavior («Религия, мозг и поведение»). Повторение заученных молитв активирует мезолимбическую дофаминовую систему. Если это импровизированная молитва, то возбуждаются зоны, связанные с моделью психического состояния, т. к. мы пытаемся угадать точку зрения божества («Богу хотелось бы от меня не только скромности, но и благодарности; нужно не забыть это тоже упомянуть»). Мало того: чем больше персонифицирован образ божества, тем выше активация областей, вовлеченных в обслуживание модели психического состояния. Вера в возможность чудесного исцеления глушит возбуждение (когнитивной) длПФК, не давая пробиться сомнению. Повторение знакомых ритуалов активирует участки коры, связанные с привычками и бессознательными оценками ^{950}.