Молод еще Александр Алексеевич, слишком молод. Ему бы еще лет десять, опыта поднабраться, зубки наточить. Страну-то он удержит, но слишком тяжко ему будет.
– Расспросили мы этого мерзавца. А там и его хозяев взяли. Немецкая слобода, правда, кипит, пришлось туда ночью вломиться, ну да переживут, чай, не баре.
– И кто?
– Шведы, государь. Сейчас то доподлинно известно, все причастные у нас в подвале соловьями поют. Старуха Гедвига крутит. Карл к войне готовится, да куда ему супротив тебя, государь. Вот и решила ударить, обезглавить, а там надеялась, что ее щенок справится.
– Сука, – коротко охарактеризовал шведку Алексей.
– Истинно так, государь, – Ромодановский и не спорил. Против факта не попрешь. – Позволишь ли спросить…
– Что делать будем? – Софья стояла в дверях кабинета. Спокойная, словно ледяная. Черное платье только подчеркивало мертвенную белизну лица. Словно за ночь ушло с него все живое – и царевна стала выглядеть даже старше своих лет. Резко обозначились морщины, побелели губы, ну да от горя и не хорошеют, так что Ромодановский не испугался.
– Да, государыня.
– Мстить. Найдем исполнителей – и нанесем Гедвиге ответный визит. Такое нельзя оставлять без последствий.
И мужчины молчаливо согласились – никак нельзя.
* * *
– Мама, ты разрешишь мне?
– Да, Алёна. Если ты хочешь.
Княжна Морозова, очаровательное, почти эфирное существо с ангельской улыбкой и громадными глазами, пожала плечами.
– Разумеется, хочу. Это мой отец.
И сказано было так жестко и непреклонно, что Софья только головой покачала.
– Сядь.
– Да, мама.
– Если ты хочешь – поедешь. Но дашь мне слово слушаться старшего в группе. Сама понимаешь, у тебя не слишком много опыта.
– Обещаю.
– Это будет… грязно. Ты понимаешь?
– Да. Ты знаешь, я крови не боюсь.
Софья знала. Ни она, ни Александр, ни ее мальчишки – никто не боялся, и в пыточных бывали, и на казнях. Необходимость.
– Хорошо. С дядей я поговорю, он тоже разрешит.
– Спасибо.
Софья несколько минут смотрела на дочь. Сказать? Промолчать?
Выбор был более, чем сложным. То, что она хотела сказать, было неприятным. Жестоким, гадким, но справедливым. И, наверное, дочь должна это знать до того, как запятнает руки кровью.
– Подожди немного. Нам надо поговорить еще об одной вещи.
– Да, мама.
Много чего ожидала княжна. Наставлений, поучений, но не этого обреченного:
– Ты никогда не задумывалась, что существует справедливость? Что сама судьба восстанавливает равновесие в мире?
– Нам рассказывали. А что?
Софья не приняла легкого тона.
– Мои слова, наверное, прозвучат для тебя нелогично. Но я хочу, чтобы ты сейчас запомнила. Осмыслишь потом, если получится.
Елена насторожилась.
– Твой отец умер, это верно. И… справедливо. Алексей, он, я… мы во многом перешагнули границу, которая отделяет правителя от подлеца. Руки у нас в крови не по локоть – пожалуй, что мы в ней по уши.
– Многие правители так же?
– Да. И много среди них счастливых?
Елена задумалась. Потом покачала головой.
– Нет.
– Тогда пойми меня правильно. Александр будет править. Ты, если пожелаешь, стоять за его спиной. Но рано или поздно придется так же платить, как платим сейчас мы с Алексеем. Жизнями и счастьем.
– Этого нельзя избежать?
– Не знаю. Но подозреваю, что если ты сейчас отправишься мстить, то с этой дорожки уже не сойдешь. Привыкнешь брать кровь за кровь, отвечать ударом на удар… рано или поздно судьба возьмет свое. И ты потеряешь близких. Друга, брата, сына, любимого человека – я не знаю. Только уверена, что это цена за власть. Ты готова на это пойти?
Вопрос требовал обдумывания.
Елена замолчала, переваривая слова своей матери. И отнеслась к ним предельно серьезно. Сама видела подтверждение, и если уж мать говорит так…
– Мама, ты уверена?
– В том, что говорю? Да.
– Тогда я согласна.
– Ради власти?
Елена покачала головой.
– Нет. Власть не особенно ценна сама по себе. Просто кроме нас – некому. Но Сашку учил отец, меня учила ты, вместе у нас может получиться хорошая команда, особенно с братцами.
– Может.
– А кто-то другой разрушит все, что вы создавали. И будет плохо всем. И нам, и на Руси… думаешь, за наше бездействие меньше спросится?
А вот об этом Софья не подумала.
– Не знаю, Алена. Не знаю.
А и верно. Судьба жестоко карает за подлости, но пропусти она хоть раз удар – было бы лучше? Тогда погибли бы русские. И спросилось бы за них никак не меньше. Ее ведь сюда и отправили – попытаться развернуть ситуацию. И Софья сделала все, что смогла.
– Тогда надо действовать. А хорошо ли, плохо… только хорошо. Русь должна стоять. А если нам при этом станет плохо… мы переживем. Мы справимся, мама, ты нас хорошо воспитала.
Княжна крепко обняла свою мать – и вышла. А Софья осталась смотреть в окно.
Она хотела как лучше. А что вышло?
Она не знала. Но исправлять уже не получится. Так что – в добрый путь, дети.
* * *
Похороны Ивана Морозова состоялись на следующий день. Царевна шла за гробом, а люди смотрели и сочувствовали. Не все ее любили, но боль царевны была видна невооруженным взглядом. И ее понимали.
– Луша, ты видела? Она аж почернела вся, высохла…
Марфа ткнула в бок подругу. Лукерья поправила платок.
– А ты что думала? Я их как-то с мужем видела – едут рядом в санях, а смотрят только друг на друга. У нее сейчас как половину сердца отрезали – легко ли?
– Да уж не из легких.
– Знаешь, я бы, случись что с Сеней, с ума сошла. Да и твой Петька…
– И то верно. Хоть и дурной он, как выпьет, а люблю я его…
– И она тоже…
– Ох, бедненькая…
– Тут уж никакое богатство не нужно, все отдашь, лишь бы милого вернуть, да оттуда еще никто не возвращался.
Марфа сочувственно покивала.
– А говорят, он государя собой закрыл, так ли? Что твой Сеня бает?
– Правда это. В государя пуля летела, князь ее на себя принял…
– Ох ты ж… кто ж те ироды, который на царя нашего руку подняли?