– Знаю, что это глупо, но я представил себе такую картину: подвал Рут наполняется водой, хозяйка тонет, а потом вода исчезает так же внезапно, как появилась. Конечно, когда мы пришли туда, все было сухо, но эта мысль меня не оставляет. Образы, связанные с водой, – отражения наших мечтаний. Например, если человек грезит об озере, значит, он находится с собой в ладу. Если же ему видится бурное море или он мечтает утонуть, это свидетельствует о психологическом дисбалансе. По словам брата, Рут преследовали расистские послания, которые она неизменно уничтожала. Что если она решила лишить себя жизни таким вот странным способом?
Брайант часто поступал именно так, увязывая идеи, увлекавшие его за пределы рационального. Для него прошлое и настоящее, факт и фантазия объединялись непостижимым образом, но порой такие связи можно было обнаружить, следуя заброшенными тропами. Мэй привык иметь дело с беспорядочными мозговыми импульсами напарника, а вот другие коллеги реагировали так, словно им сообщили, что в их работе допустимо колдовство.
Мэй полагался на свои формы колдовства вроде приборов, выданных ему научно-исследовательской командой городской полиции еще до того, как они были официально рекомендованы для использования. Ничто из его арсенала не могло удержать ученого от искушения, зато крошечный приемник системы «Bluetooth», прикрепленный к машине подозреваемого, был способен уловить хотя бы часть разговора. Мэй подождал, пока Убеда с Гринвудом вернутся на фабрику, после чего пошел к их машине, оставив напарника следить за обстановкой. Полчаса спустя Артур и Джон смогли услышать разговор злоумышленников.
– По-моему, пришло время побеседовать с мистером Убедой, – отрывисто сказал Брайант.
– Думаешь, нам надо с ним встретиться?
– Нет, лучше поручить это Лонгбрайт. Привлекательной женщине проще разговорить мужчину средних лет, который водит «ягуар». Привет, Дженис, это ты? – Артур имел привычку кричать, общаясь по мобильнику. – Как насчет того, чтобы принарядиться и кое-что выведать у одного типа? Вообще-то хорошо бы сегодня, потому что мы знаем, где он собирается быть. Надо просто подпоить клиента и немного с ним пококетничать, ладно?
– Это сексизм, – возмутилась Лонгбрайт, – и к тому же провокация уголовного преступления.
– Чушь собачья! Разве ты вспоминаешь о сексизме, когда мужчина приглашает тебя на ужин, а? Ты рассуждаешь о равноправии, но, когда приносят счет, вдруг вспоминаешь о женственности.
– Мне это отвратительно. Я никогда не говорила о равных возможностях.
– Нет?
– Нет, конечно. Я всегда считала, что женщины и должны быть у руля.
– Так ты это сделаешь?
В трубке послышался глубокий вздох:
– А деньги на обмундирование?
– Ладно, но, пожалуйста, не безумствуй.
– И где он сегодня будет?
Артур заглянул в свои записи:
– В стриптиз-клубе на Тотнем-Корт-роуд.
Пришла первая открытка – с амстердамским штемпелем. Само собой разумеется, на ней был запечатлен горбатый мостик над каналом болотного цвета. На об ратной стороне значилось: «Первая остановка в Голландии, а в конце недели лечу в Стамбул. Это ради нас обоих. Надеюсь застать тебя по возвращении. Можешь писать на мой электронный адрес. С любовью, Пол». Текст казался странно обезличенным, совсем не в его стиле. Даже почерк изменился. Калли проверила, высохла ли краска на каминной полке, и поставила туда открытку, гадая, сколько еще таких открыток она получит, каким большим станет расстояние между ними и сколько времени пройдет, прежде чем он вообще перестанет писать.
Дождь в очередной раз придал улице некую бестелесность. Как сказала ведущая прогноза погоды, эта осень обещала стать самой дождливой за всю историю наблюдений. На прошлой неделе шлюзы на Темзе приходилось открывать рекордное количество раз. Что ж, по крайней мере, у Калли была работа: снимки для рекламы мобильных телефонов и средств для мытья пола. Она заметила, что ее имидж начал меняться – вместо привычного образа «соседской девчонки» ей стали предлагать роли «мамочек», – и решила сделать короткую стрижку. Хватало дел и помимо съемок. Дом требовал внимания. Она училась сама разбираться в электропроводке, сантехнике и отделке, но понимала, что со сломанным шифером на крыше ей не справиться. Первый и второй этаж были перекрашены в бодрые цвета, что сделало комнаты светлее, а вот за цокольный этаж и заднюю часть дома Калли еще не принималась. Она нашла под лестницей картонную коробку с предметами, принадлежавшими Рут Сингх, но, поскольку брат покойной уехал, передавать их было некому.
Калли спустилась на кухню и набрала воды в чайник.
После смерти Эллиота Коупленда Хизер стала еще более неуравновешенной и возбудимой. Она явно мучи лась из-за своего тогдашнего бездействия. Неужели в ней заговорила совесть? Калли хотела ее утешить и убедить, что тот случай не должен стать помехой их дружбе. Что касается самой Калли, то образ заживо погребенного не тревожил ее снов. Она не давала волю воображению, к тому же ей уже случалось видеть смерть: ее отец, автокатастрофа, умирающий друг. Хизер была очень нервной и болезненно реагировала на сгущавшийся вокруг нее мрак. Решение Джорджа уйти от нее значительно ухудшило ситуацию. Хизер с готовностью проводила параллели между поведением их партнеров, но Калли не была готова к этаким сестринским посиделкам с причитаниями насчет мужских гормонов. Вероятно, лучше всего им на время расстаться.
Калли стояла у стола, поджидая, пока закипит чайник, и глядя в заднее окно на изморось, а потом отошла поискать печенье. Снова посмотрев в окно, она в ужасе вскрикнула: от стекла отпрянул какой-то человек.
Как долго стоял он в саду, наблюдая за ней? Она побежала к задней двери, нашла ключи, судорожно вставила их в замок и выбежала в сад, слегка задев влажные листья калифорнийской сирени. Человек удалялся, пробираясь к большим кустам в конце сада; прихрамывающая походка придавала ему сходство с моряком, который идет по палубе, качаясь из стороны в сторону. Мгновение спустя кусты перестали колыхаться, и ветки легли на прежние места. Но Калли узнала незнакомца.
Она бросилась назад в дом и стала искать номер телефона, оставленный Мэем.
23
Лонгбрайт выходит в свет
– Я узнала его в лицо, – сказала Калли. – У него глубоко запавшие глаза, и в них видна такая боль! Мне стало его жалко. – Она показала Лонгбрайт, как незваный гость выбрался из ее сада. – Это местный бродяга. Раньше он спал на пустыре, но, похоже, теперь, когда там все перекопано, он больше не может там оставаться. Даже не знаю, где он сейчас.
Лонгбрайт пришлось урезать время шопинга, когда Калли позвонила в отдел. Поскольку молодая женщина была явно расстроена, сержант согласилась заехать на Балаклава-стрит вместо Мэя.
– В округе есть пара ночлежек. Я могу туда обратиться. Вы не знаете ни имени, ни прозвища?
– Нет, но Тамсин Уилтон из дома сорок три должна знать. Она предупреждала меня о нем – сказала, что он безобиден. Он и вправду всего лишь смотрел на меня в окно, но от неожиданности я испугалась.