Лайла тихо хихикнула.
– Ножами – может быть. Или быстрыми пальцами. Но уж никак не красотой.
– Тогда твоим умом. Твоей силой.
– Продолжай, – лукаво улыбнулась она.
– Лайла, я был ослеплен всем, что в тебе есть. И до сих пор ослеплен. Ты сводишь с ума, приводишь в ярость, ты… невероятна.
Она думала его подразнить, но не вышло. Он был совершенно серьезен, об этом говорили и плотно сжатые губы, и морщинка между бровей, и пристальный взгляд его синего глаза.
– Я до сих пор не знаю, что о тебе думать. Не знал с самого начала. С первой встречи. И меня это пугает. Я тебя боюсь. – Он взял ее лицо в ладони. – А больше всего я боюсь, что ты опять уйдешь, исчезнешь из моей жизни.
Ее сердце бешено колотилось, отбивая давно знакомый ритм – «беги, беги, беги». Но она устала убегать. Выбрасывать что-то важное, не дожидаясь, пока это у нее отнимут. Так что она просто притянула Келла к себе.
– Когда я уйду в следующий раз, – прошептала она ему в плечо, – пойдем со мной. – Ее взгляд блуждал по его лицу. – Когда все это закончится, когда мы победим Осарона и снова спасем мир, когда все будут праздновать, давай уйдем вместе.
– Лайла, – вздохнул он, и в его голосе было столько печали. И она вдруг поняла, что не хочет слышать его ответ, не хочет думать о том, что их история когда-нибудь закончится, и неизвестно, будет ли счастливым ее конец и удастся ли им обоим остаться живыми и невредимыми. Ей не хотелось думать о мире, который лежит за пределами этого кораблика, этого мгновения, и она поцеловала его со всей своей страстью. Что бы он ни собирался сказать – осталось несказанным, когда их губы соприкоснулись.
VIII
Холланд сидел на койке, привалившись к стене каюты.
По ту сторону дощатого борта плескались волны, пол покачивался, и при каждом движении у него кружилась голова. Да еще и наручники. Они были заговорены на подавление магии – примерно так же, как мокрая тряпка гасит огонь, не совсем, а лишь так, чтобы он дымился, и этот дым заволакивал ему чувства.
А расслабиться не давал второй наручник – уже не на руке, а пристегнутый к крюку на стене каюты.
И хуже того, он был не один.
В дверях стоял Алукард Эмери с книгой в одной руке и бокалом вина в другой – Холланда просто выворачивало от зависти относительно обеих этих радостей жизни. Алукард то и дело поднимал от книги темно-синие глаза, словно проверяя, что антари еще здесь, сидит смирно, прикован надежно.
У Холланда болела голова. Пересохло во рту. Глотнуть бы воздуха. И не затхлого, как тут, в каюте, а свежего, того, что дует над палубой.
– Если освободите меня, – сказал он, – я бы помог наполнять паруса.
Алукард лизнул палец и перевернул страницу.
– Если я тебя освобожу, ты нас всех перебьешь.
– Я бы мог это сделать и отсюда, – небрежно бросил Холланд.
– Такие слова тебе не помогут меня убедить, – заметил капитан.
В стене над головой Холланда виднелось крохотное окошко.
– Ну хоть приоткрой, – взмолился Холланд. – Оба вздохнем свободнее.
Алукард долго и пристально разглядывал его, потом сунул книгу под мышку, допил вино и потянулся к щеколде.
В каюту ворвался порыв холодного ветра. Холланд жадно вдохнул. Тут в борт ударила волна, и в окошко хлынул вихрь водяных брызг.
Холланд сжался, готовясь к холодному душу, но до него не долетела ни одна капля.
Алукард взмахнул рукой, что-то шепнул, и вода закружилась у его пальцев, потом замерзла, превратившись в тонкий острый клинок. Он сжал рукоять и поднес ледяное острие к горлу Холланда.
Тот сглотнул, ощутил укол и встретился глазами с Алукардом.
– Пустить мне кровь – затея опрометчивая, – медленно произнес антари.
Холланд пошевелил рукой, и в запястье уперлась длинная острая щепка, припрятанная под наручниками. Это было бы нетрудно. Капля крови, пара слов, и оковы распались бы.
Но это не вернет ему свободы.
Улыбка Алукарда стала жестче, нож растворился, превратившись в водяную ленту.
– Имей в виду, антари, – сказал он, повертев на пальцах водяное кольцо. – Если этот корабль пойдет ко дну, ты утонешь вместе с ним. – Алукард выпрямился, прогнал морские брызги в открытое окно. – Другие просьбы есть? – спросил он с несравненным радушием.
– Нет, – ответил Холланд. – Ты уже и так немало для меня сделал.
Алукард одарил его ледяной улыбкой и снова раскрыл книгу, явно довольный собой.
* * *
Когда смерть пришла за Холландом в третий раз, он стоял на коленях.
Это было в Серебряном лесу, на берегу ручья, и с пальцев тяжелыми каплями падала кровь. Он приходил сюда дважды в год – в это место выше по течению, где Сиджлт петлял среди деревьев, подымающихся прямо из голой земли, со стволами всех оттенков вороненого металла – не древесина, не камень, не сталь. Одни говорили, что Серебряный лес сотворен рукой волшебника, другие считали, что здесь магия задержалась в последний раз, прежде чем совсем исчезнуть из этого мира.
Здесь, если стоять тихо и закрыть глаза, можно уловить отзвуки запахов лета. Память о природной магии, впитавшейся в дерево.
Холланд склонил голову. Он не молился – потому что не знал, каким богам нужно молиться и какие слова говорить. Только смотрел, как кружатся под протянутой рукой подернутые льдом воды Сиджлта, жаждут поймать каждую падающую каплю. Багровый всплеск, розовое облачко – и все, блеклая поверхность ручья снова возвращается в привычную сероватую белизну.
– Что за бессмысленная трата крови, – рассеянно произнес чей-то голос у него за спиной.
Холланд не вздрогнул. Он давно услышал шаги, приближавшиеся от края рощи, шелест сухой травы под ногами. Рядом с ним на берегу лежал короткий острый нож, и пальцы сами собой метнулись к нему – и ничего не нашли. Тогда Холланд встал, повернулся к незнакомцу, сжимавшему сразу два ножа. Тот был на полголовы ниже Холланда и лет на двадцать старше, в линялых серых, почти черных, одеждах. Черные волосы были растрепаны, в карих глазах поблескивал янтарь.
– Хороший клинок, – сказал он, попробовав острие. – Не давай ему затупиться.
С ладони Холланд капала кровь. Незнакомец метнул взгляд на ярко-алые сполохи и широко улыбнулся.
– Сот, – примирительно сказал он. – Я пришел не за тем, чтобы нарываться.
Он сел на окаменелое бревно, воткнул нож в твердую землю, сцепил руки и подался вперед. Одна рука была испещрена связующими рунами, на пальцах изображались символы стихий.
– Красивый вид.
Холланд по-прежнему не раскрывал рта.
– Я иногда прихожу сюда подумать. – Он извлек из-за уха бумажную трубочку. Посмотрел на незажженный конец, протянул Холланду. – Помоги, будь другом.