Через вселенную - читать онлайн книгу. Автор: Бет Рэвис cтр.№ 19

— Где мои родители? — шепчет она задушенным болью голосом. Эти двое ее даже не замечают.

— Можно убрать ее обратно? — спрашивает Старейшина. Док качает головой, в глазах его прячется сожаление.

— Не замораживайте меня снова! — просит Эми, голос ее прерывается от страха. Связки подводят с непривычки, и она, умолкнув, заходится кашлем.

— Не могли бы, даже если бы хотели, — говорит Док Старейшине.

— Почему нет? У нас еще есть камеры для заморозки, — он бросает поверх плеча Дока взгляд в дальний конец комнаты. Я их раньше не замечал, но теперь откладываю в памяти — нужно будет осмотреть как-нибудь.

— Способность к регенерации сильно снижается от заморозки к заморозке, особенно если учесть, что реанимировали ее неправильно. Если снова положить ее в криокамеру, она может никогда уже не проснуться.

— Я хочу к папе, — хнычет Эми, и, хотя она уже больше женщина, чем ребенок, кажется сейчас совсем маленькой девочкой.

— Пора спать, — говорит Док. Из кармана он вытаскивает пластырь и открывает упаковку.

Глаза Эми резко распахиваются.

— НЕТ! — кричит она срывающимся голосом.

Когда Док подходит, она, подняв руку, неловко бьет его по локтю. Пластырь падает на пол. Док поднимает его и выбрасывает в мусорную корзину, а потом открывает ящик и достает новый.

— Тебе станет лучше, — объясняет он девушке, разрывая упаковку.

— Не хочу, — зрачки сужаются, словно черные булавочные головки, окруженные светло-зеленой полосой.

— Держи ее, — приказывает мне Док. Я стою неподвижно и гляжу на нее. Старейшина отталкивает меня в сторону и хватает ее за плечи.

— Не хочу! — кричит она, но Док уже прилепил ей на руку пластырь, и крошечные иглы, словно жесткая наждачная бумага, колют ей кожу, вводя лекарство.

— Не хочу опять спать, — слова ее сливаются, так что их трудно разобрать. — Не… хочу… — повторяет она тише. На ресницах дрожат слезы, смешанные с глазными каплями. — Не спать, — говорит она все тише, все медленнее. — Нет… не… спать, — глаза закатываются, голова опускается на ложе багряных волос, и сознание покидает ее.

Я наблюдаю весь процесс, и, хотя грудь Эми мерно поднимается и опускается, теперь она кажется более мертвой, чем раньше, во льду.

Интересно, снится ей что-нибудь?

Просыпаюсь. Но не потягиваюсь, не зеваю, не открываю глаз. Я не привыкла это делать. Точнее, отвыкла. Поэтому я просто лежу и прислушиваюсь к своим чувствам. Пахнет затхлостью. Кто-то тихо дышит во сне. Я чувствую тепло, и только тогда осознаю это, вспоминаю, что больше не заморожена.

Первая мысль: какая часть моих снов и кошмаров была явью?

Все, что снилось мне за время заморозки, уже тает, остаются лишь смутные обрывки — так всегда бывает со снами. Они точно снились мне все триста лет — или, может, лишь несколько минут, на грани пробуждения, при разморозке? Казалось, проходили века, сны у меня в голове громоздились на сны — но это ведь обычное дело, во снах время всегда идет не так. Пока мне удаляли миндалины, я видела очень подробные сны, видела дюжинами, но ведь наркоз длился всего где-то час. К тому же невозможно, чтобы мне снились сны во льду — невозможно физически, замороженные нейроны не могут работать.

Но ведь рассказывают же о пациентах, которые оставались в сознании всю операцию, хотя наркоз должен был их усыпить?

Нет. Забудь. Это не то же самое. Сны могли мне сниться только в те недолгие мгновения, когда тело оттаяло, а душа еще нет. Если начну думать о времени, о том, как оно шло и чувствовала ли я, что оно шло, я сведу себя с ума.

Усилием воли открываю глаза. Если я и вправду проснулась, то снам — неважно, длились они столетиями или нет — больше мной не завладеть.

Верхние веки складываются — ощущение новое и непривычное. Открывая глаза, я наслаждаюсь им.

А потом — о-о-ох — потягиваюсь. Все мышцы горят. Я чувствую, как они напрягаются — мышцы на пояснице, на икрах, тонкие мышцы, оплетающие локти.

Одеяло соскальзывает. Мышцы живота с наслаждением тянут меня вперед — я сажусь. На мне нет ничего, кроме зеленовато-голубой больничной рубашки с разрезом на спине.

Возле моей кровати сидит мальчик. Спокойное, ровное дыхание его иногда переходит в похрапывание. Я натягиваю одеяло до самых плеч. Он уснул, сидя в кресле, скрючившись в очень неудобной на вид позе. Должно быть, смотрел на меня все это время. Не хочется думать, что он сидел здесь, бодрствовал, пока я спала. От этой мысли по телу бегут мурашки.

Это тот самый мальчик, которого я увидела, когда проснулась в своем хрустальном гробу. Черты у него мягкие, но есть в них что-то, не вяжущееся с невинным выражением, которое лицо приняло во сне. Трудно сказать, какой он расы — не черный, не белый, не латинос и азиат. Цвет кожи, впрочем, приятный — какой-то сливочно-темный, очень подходящий к почти черным волосам. Высокие скулы и вдохновенный изгиб лба придают ему вид надежный, быть может, даже добрый.

— Ты кто? — громко спрашиваю я. Впервые после пробуждения от векового сна голос мой не обрывается. Наверное, с горлом что-нибудь сделали. Тело отзывается тупой, пульсирующей болью.

Мальчик подскакивает на месте. Взгляд обращается ко мне, на лице читается то ли вина, то ли настороженность. Он оглядывается, словно сомневаясь, что я обращаюсь к нему, но в комнате больше никого нет.

— Я… эээ… Я — Старший. Будущий… эээ… командир. Корабля. Эмм… — он встает, но я не двигаюсь, и он смущенно садится снова.

Будущий командир корабля? Зачем кораблю будущий командир?

— Где я?

— Ты в Палате, — говорит он, но я едва разбираю слова. Он странно проглатывает их, и интонация у него какая-то музыкальная. Звучит это примерно так: «Ты-вплат», и в конце каждого слога слышится певучий призвук.

— Где находится эта палата?

— В Больнице. («Вба-ниц».)

Обвожу взглядом комнату. Этого я не ожидала.

— Почему я в больнице? И что ты тут делаешь?

Я не особенно прислушиваюсь к его словам и пропускаю половину того, что он говорит в ответ. В комнате вдруг словно становится холоднее, и я крепче прижимаю к себе одеяло. Кажется, снова что-то о будущем командире, как будто это важно. Будущий командир корабля. Ну, несложно догадаться. Рассматриваю его внимательнее. Плечи у него широкие и мускулистые ровно настолько, чтобы не слишком выпирать под тканью рубашки-туники, хотя очертания бицепсов все же проглядываются. Высокий — куда выше меня и на несколько дюймов выше среднего взрослого, хоть он, наверное, мой ровесник. Сутулится. Лицо узкое, но приятное, с пронзительными миндалевидными глазами. Все это и еще что-то неопределенное придают ему вид человека, который вполне может быть командиром. Такое ощущение, будто Бог заранее знал, что Старшему уготовано стать лидером, и дал ему самые подходящие лицо и тело.