— Чудесно! — Он забирает у меня коробки. — Вам нужен чек?
— Нет, не нужен, спасибо.
Мужчина открывает коробки и вываливает их содержимое в большую кучу одежды. Я знаю, что мне пора уходить, но не могу сойти с места. Я так и стою, глядя на гору одежды. Это больше не вещи Бена. Это просто тряпки в куче другого тряпья.
Что я наделала?
У меня были вещи Бена, а теперь их нет.
Мужчина берет часть одежды в охапку и относит в заднюю комнату. Я хочу вернуть вещи Бена. Зачем я их отдала? Что он будет носить? Мне хочется перепрыгнуть через прилавок и зарыться в кучу тряпья в поисках вещей Бена. Мне нужно вернуть их! Однако я оцепенело стою, в шоке от того, что сотворила своими руками. Как я могла это сделать? Зачем я так поступила? Видит ли Бен там, где он сейчас, что я натворила?
— Мадам? — зовет меня мужчина. — Вы в порядке?
— Да. Простите.
Развернувшись, я возвращаюсь к машине. Я не могу повернуть ключ в замке зажигания. Не могу завести мотор. Я могу лишь биться головой о руль и поливать его слезами. Моя щека давит на гудок, но мне плевать.
Оставив ключи на переднем сидении, я вылезаю из машины и бегу. Я бегу и бегу, несмотря на то, что на улице холодно, несмотря на то, что тело горит, несмотря на то, что, похоже, у меня начался жар. А потом внезапно и резко останавливаюсь, осознав, что не могу убежать от себя самой. Я перехожу улицу и бреду по тротуару, пока не натыкаюсь взглядом на бар. У меня нет с собой кошелька, нет ключей, но я всё равно захожу внутрь. Еще достаточно рано, поэтому меня не останавливают на входе. Я сажусь за барной стойкой и пью пиво, бокал за бокалом, пока меня не развозит. Затем, сделав вид, что иду в уборную, выскальзываю наружу — не заплатив, не дав чаевые, даже не поблагодарив. Дойдя до дома, я понимаю две вещи: в квартиру мне без ключей не попасть и я заболела.
Меня тошнит и выворачивает прямо на газоне у дома. Сейчас всего восемь утра. Соседи видят меня, но мне, опять же, плевать. Опустившись на траву, я отключаюсь. Прихожу в себя я где-то около одиннадцати дня, еще недостаточно протрезвевшая для того, чтобы вспомнить, где мои ключи. Чтобы попасть домой, мне остается сделать только одно — позвонить Анне.
— Ну хоть мне позвонила, — говорит она, приехав. — Это самое главное.
Я ничего не отвечаю.
Анна поднимается по лестнице, открывает мою дверь и придерживает ее для меня.
— Ты напилась? — шокировано спрашивает она. В любое другое время ее бы это насмешило, но не сейчас, хотя меня саму это забавляет. — На тебя это не похоже.
— Выдались тяжелые дни, — отвечаю я, плюхаясь на диван.
— Хочешь об этом поговорить?
— Ну, у меня умер муж, это тяжело пережить. — Мне не хочется говорить с ней об этом. Мне ни с кем не хочется говорить.
— Я знаю.
Анна принимает мой саркастический ответ как искреннее признание. Она, конечно же, осознает, что я насмехаюсь, но по-прежнему отвечает мне дружеским пониманием, и мне не остается ничего другого как действительно быть с ней искренней.
— Я убрала его вещи, — говорю я, внутренне готовясь к тому, что за этим последует разговор по душам. Мне не хочется вспоминать о нашей последней беседе, о нашей ссоре, но я уверена, что Анна припомнит всё это.
Подруга пододвигается ко мне на диване и обнимает меня одной рукой.
— Его одежду я отвезла в Гудвилл.
Гудвилл! Вот где мои ключи.
— Мне так жаль, Элси, — отзывается Анна. — Но я горжусь тобой. Очень, очень тобой горжусь. — Она поглаживает меня по руке. — Ты молодец. Не знаю, смогла ли бы поступить так же, будь я на твоем месте.
— Что? — поражаюсь я. — Ты же буквально требовала, чтобы я продолжала жить дальше! Ты сказала, что я должна убрать его вещи!
— Сказала, — кивает Анна, — потому что это и следовало сделать. Но это не значит, что я не знала, как это трудно.
— Тогда почему ты говорила об этом так, будто это легче простого?
— Потому что тебе нужно было это сделать, и я знала, что ты сможешь. Никто не хочет подобного делать.
— Угу. Никому другому и не надо.
Я хочу, чтобы Анна ушла, и она об этом прекрасно знает.
— Прости меня за тот вечер. Я повела себя бестактно. Я, правда, очень сожалею об этом, — извиняется она.
— Ничего страшного, — отвечаю я. И это действительно так. Мне тоже следовало бы извиниться, но у меня нет желания сейчас с кем-либо говорить.
— Хорошо. Что ж, я пойду. — Анна встает. — Я тебя люблю.
— Я тебя тоже, — отвечаю я, надеясь, что это сойдет за «я тебя люблю». Я на самом деле ее люблю, но сейчас не хочу произносить этих слов. Не хочу ничего ощущать.
Она уезжает, и я провожаю ее машину взглядом из окна. Наверное, она поедет на встречу с Кевином, расскажет ему об этом маленьком эпизоде, и он возьмет ее за руку и пожалеет: «Бедняжка, должно быть, тебе трудно приходится», как будто весь мир ополчился против нее, как будто она этого не заслуживает. Я ненавижу их обоих за то, что они могут тяжко повздыхать, построить серьезные физиономии, посетовать на то, как мне сейчас нелегко, а потом отправиться в кино и посмеяться над дебильными шутками.
На следующее утро я отправляюсь к Гудвиллу за своей машиной. Ключи так и лежат на переднем сидении, но из машины ничего не стащили. Сказать по правде, меня это приводит в бешенство. Меня бесит то, что вселенная решила помочь мне именно сейчас, а не тогда, когда мне действительно это было нужно.
В понедельник на работе меня раздражают незнакомые посетители. Я угрюмо помогаю им в случае надобности, а потом недовольно бурчу себе под нос, посылая их куда подальше. К приходу мистера Каллахана, я чувствую себя выжатой как лимон.
— Здравствуй, милая, — говорит он, протягивая ладонь, чтобы коснуться моей руки.
Я инстинктивно отстраняюсь, но мистер Каллахан, видимо, не обижается.
— Плохой день? — спрашивает он.
— Можно сказать и так.
Я берусь за ручку тележки с книгами, которые нужно вернуть на полки. Это не входит в мои обязанности, но такой способ окончания разговора с мистером Каллаханом кажется мне более любезным. Однако мистер Каллахан не понимает намека и идет следом.
— Со мной как-то раз тоже случился плохой денек, — улыбается он.
Обычная шутка, но она проходит мимо меня. Мистер Каллахан стремится поднять мне настроение, а мне этого не нужно. Если честно, я даже не уверена, что помню, как это — улыбаться естественно. Как это происходит? Приподнимаются уголки губ?
— Неудачная шутка, — машет мистер Каллахан рукой, тем самым отмахиваясь от собственной шутки и прощая меня за то, что я над ней не посмеялась. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
— О… — Мой взгляд прикован к верхней полке, а я даже не помню, что на ней ищу. Приходится посмотреть на книжку в руках. Мозг не фиксирует детали. Номера на книгах вылетают из головы прежде, чем я успеваю перевести взгляд на стеллаж. — Нет, спасибо.