Временами я теряла от нее рассудок. (Достаточно сказать, что, будучи в легком помешательстве, я забралась на крышу нашего дома.)
Временами она почти убивала меня.
И я счастлива сказать тебе, что теперь наступило такое время, когда память о тебе приносит мне столько радости, что при одной мысли о тебе мое лицо расплывается в улыбке.
Я также счастлива сказать, что теперь я сильнее, чем когда-либо.
Я нежданно-негаданно обрела смысл жизни.
И теперь я снова удивляюсь самой себе, осознавая, что готова идти вперед.
Когда-то я думала, что печаль не проходит, что все, что остается, – это с благодарностью вспоминать счастливые дни и не забывать их, так же как и несчастливые.
Сейчас я думаю, не похожа ли печаль на панцирь.
Ты носишь его долгое время, а потом, однажды, понимаешь, что выросла из него.
И ты его сбрасываешь.
Это не означает, что я хочу освободиться от воспоминаний о тебе или от любви. Но это значит, что я хочу освободиться от грусти.
Я не хочу когда-нибудь забыть тебя, Джесс. Я не хочу и не думаю, что способна на это.
Но я правда надеюсь, что могу избавиться от боли. Что у меня получится сбросить ее на землю и пойти дальше, каждый раз возвращаясь только для того, чтобы проведывать ее время от времени, но больше не носить с собой.
Я не только думаю, что способна на это, мне кажется, что я должна это сделать.
Ты навсегда останешься в моем сердце, но я не могу по-прежнему тащить на себе твою потерю. Если так будет продолжаться, я никогда больше не обрету нового счастья для себя. Я погибну под тяжестью воспоминаний о тебе.
Я должна смотреть вперед, в будущее, где тебя быть не может. А не назад, в прошлое, наполненное тем, что было между нами.
Я отпускаю тебя и должна попросить, чтобы ты отпустил меня.
Я правда верю в то, что если постараюсь, то смогу жить своей жизнью, чего ты всегда хотел для меня. Счастливой жизнью. Жизнью, приносящей удовлетворение. Где я буду любима и буду любить в ответ.
Мне необходимо получить от тебя разрешение, чтобы найти возможность полюбить кого-то еще.
Мне очень жаль, что у нас никогда не будет будущего, о котором мы мечтали. Наша совместная жизнь была бы восхитительной.
Но сейчас я выхожу в мир с открытым сердцем. И я намерена идти туда, куда бы жизнь ни привела меня.
Я надеюсь, ты знаешь, как прекрасно и легко было любить тебя, когда ты был здесь.
Ты был смыслом всей моей жизни.
Может быть, с моей стороны эгоистично желать большего, может быть, это жадность, мечтать о еще одной такой же любви.
Но я не могу справиться с собой.
Я желаю любви.
Поэтому я согласилась пойти на свидание с Сэмом Кемпером. Мне хочется думать, что ты был бы доволен моим выбором, что ты одобрил бы его. Но я также хочу, чтобы ты знал, никто и никогда не сможет заменить тебя. Просто я хочу, Джесс, чтобы в моей жизни стало больше любви.
И я прошу твоего благословения на то, чтобы я отправилась искать ее.
Любящая тебя
Эмма
Я знаю, что на листе появились новые подтеки, от новых слез. Но мне не удается остановить их. Когда я наконец поднимаю глаза на Джесса, у него глаза на мокром месте. Он обнимает меня за спину и крепко прижимает к себе. Боль, которая разливается между нами, до такой степени остра, что о нее можно порезаться, до такой степени тяжела, что может утопить нас.
– Что ты делала на крыше? – снова спрашивает он, на этот раз мягче, добрее.
Переведя дух, я рассказываю ему об этом.
– Все говорили, что ты умер, – начинаю я. – А я была убеждена, что они все ошибаются и что ты стараешься вернуться домой, ко мне. Просто я знала это. Поэтому однажды, когда я больше не могла терпеть, я пошла на крышу и увидела узкую полоску океана, и я… Я была убеждена, что ты доплывешь до берега. Я взяла твой бинокль и… я стояла там, глядя на полоску береговой линии, ожидая, пока ты появишься на поверхности воды.
Джесс смотрит прямо на меня, ловя каждое слово.
– Меня нашла Мари и сказала, что ты не приплывешь. Что ты вот так просто не появишься на пляже. Что ты умер. Она сказала, что я должна посмотреть в лицо правде и справиться с этим. И я справилась. Но мне было так тяжело, как никогда. Я не была уверена, что выдержу и дня. Иногда я жила час за часом. Никогда я не бывала в таком смятении и никогда до такой степени не чувствовала себя самой собой.
Джесс прижимает меня крепче, обнимает меня.
– Ты понимаешь, что мы оба смотрели на один и тот же океан, выискивая друг друга? – говорит он.
Закрыв глаза, я думаю о том, как он ждал меня. Я вспоминаю, что я чувствовала, когда ждала его.
– В машине я подумал, что могу заглянуть в тот конверт и отыскать кое-что, сувениры и фотографии, что я могу показать тебе, как счастливы мы были вместе. Я думал, что смогу убедить тебя в том, что ты ошибаешься. Что мы – те же, что были тогда, когда любили друг друга. Что мы созданы для того, чтобы быть вместе. Но знаешь что я понял?
– Что? – спрашиваю я.
– Я ненавижу твою прическу.
Я отстраняюсь от него, а он смеется.
– Я понимаю, такое услышать не слишком приятно, но это правда. Я смотрел на твои старые фотографии, где ты с роскошными длинными волосами, а мне всегда нравилось, что они на самом деле не светлые, а каштановые. То есть мне нравились твои волосы. А теперь я вернулся, а ты подстриглась и окрасилась в блондинку, знаешь, возможно, это должно было мне понравиться, но, сидя в машине, я подумал: «Ей нужно снова отрастить волосы». А потом подумал: «Ну, постой, ей же нравится такая прическа».
– Да, нравится! – язвительно говорю я.
– Именно об этом я и говорю. Теперь ты такая. Блондинка с короткой стрижкой. У моей Эммы были длинные, светло-каштановые волосы. А теперь это уже не ты. Я не могу, глядя на тебя, не замечать твоих волос. Я должен видеть тебя такой, какая ты сейчас. Прямо сейчас. Сегодня.
– И тебе не нравится моя прическа, – говорю я.
Джесс смотрит на меня.
– Я уверен, что она прекрасна, – говорит он. – Но все, что я вижу в данный момент, – это то, что она не та, какой была раньше.
Прислонившись к нему, я прижимаюсь щекой к его груди.
– Той Эмме, которую я знал, нравилось жить в Калифорнии, ей хотелось оказаться как можно дальше от книжного магазина ее родителей. И ей не хотелось где-нибудь осесть, по возможности не объехав весь мир. Ей нравились крохотные пузырьки с шампунем в отелях и запах аэропорта. Она не знала, как сыграть хотя бы одну ноту на пианино. И она любила меня, и только меня, – говорит он. – Но я полагаю, что это уже не ты.