Но сейчас в воздухе еще осталось немного тепла, поэтому я изо всех сил наслаждаюсь им. Когда я жила в Лос-Анджелесе, я никогда не наслаждалась теплыми ночами. Ты перестаешь радоваться тому, что длится вечность. Отчасти поэтому я переехала обратно в Массачусетс.
Шагая в сторону машины, я слышу приглушенный сигнал сотового телефона. Я пытаюсь найти его в сумочке, слыша, как отец упрашивает Сэма дать ему несколько уроков игры на гитаре. У папы досадная привычка, он хочет научиться играть на всех инструментах, которыми владеет Сэм, ошибочно принимая его не за учителя музыки, а за своего учителя музыки.
Я роюсь в сумочке, разыскивая телефон, и хватаю ту единственную вещь, которая светится и мерцает. Я не узнаю номер. Зональный код 808 ни о чем мне не напоминает, но пробуждает во мне интерес.
В последнее время ни у кого за пределами кодов 978, 857, 508 или 617 – это разные коды Бостона и пригородов – нет причин звонить мне.
А особенный код 978 всегда обозначал дом, независимо от того, на каком конце планеты я находилась. Я могла провести год в Сиднее (612) и несколько месяцев шагать с рюкзаком от Лиссабона (35121) до Неаполя (39081). Я могла провести медовый месяц в Мумбае (9122) и счастливо прожить несколько лет в Санта-Монике, в Калифорнии (310). Но, когда мне нужно было поехать «домой», код 978 означал для меня дом. И с тех пор ничего не изменилось.
И вдруг я вспоминаю, что 808 – это Гавайи.
– Алло? – говорю я, отвечая на звонок.
Повернувшись, Сэм смотрит на меня, и скоро его примеру следуют мои родители.
– Эмма?
Голос, который говорит со мной, я узнала бы где и когда угодно, голос, который много лет был со мной день за днем. Тот самый, который, мне казалось, я никогда больше не услышу, я не готова даже поверить, что это он.
Мужчина, которого я любила с семнадцати лет. Мужчина, оставивший меня вдовой, когда его вертолет упал где-то над Тихим океаном и исчез без следа.
Джесс.
– Эмма, – говорит Джесс. – Это я. Я жив. Ты слышишь меня? Я еду домой.
* * *
Думаю, каждый из нас переживает такой момент, когда его жизнь раскалывается пополам надвое. Когда оглядываешься назад, на свою собственную линию жизни, то где-то на своем пути видишь острый зубец, какое-то событие, изменившее тебя больше, чем все остальное.
Момент, разделяющий все на «до» и «после».
Возможно, это случается, когда ты встречаешь свою настоящую любовь или когда рождается первенец. Может быть, это нечто удивительное. Может быть, нечто трагическое.
Но, когда это происходит, оно окрашивает твои воспоминания, меняет твой взгляд на собственную жизнь, и тебе вдруг кажется, будто все, что ты пережила, подпадает под ярлык «до» или «после».
Обычно я думала, что таким моментом в моей жизни была смерть Джесса.
Казалось, все, что было связано с нашей историей любви, вело к этому. И с тех пор все было реакцией на нее.
Но теперь я знаю, что Джесс никогда не умирал.
Все, что сегодня случилось до, кажется теперь другим, и я не имею ни малейшего представления о том, что случится после этого.
До. Эмма и Джесс
Или история о том, как влюбиться и пропасть
Я никогда не была ранней пташкой. Но, когда я была подростком, моя ненависть к яркому утреннему свету была сильнее обычного по субботам, после восьми утра.
Отец, точный как часы, стучал в мою дверь и говорил: «Автобус отправляется через полчаса», даже если «автобусом» был его «Вольво», и он направлялся не в школу, а в наш семейный магазин.
Дядюшка моего отца основал магазин «Blair Books» в шестидесятых годах, на том самом месте, где он до сих пор и стоит – на северной стороне Грейт-Роуд в Эктоне, штат Массачусетс.
И, так или иначе, это означало, что, когда я подросла и получила законное право на работу, я в определенные дни недели после школы и каждую субботу должна была обзванивать по телефону заказчиков.
Мне досталась суббота, потому что Мари захотела воскресенье. Прошлым летом, накопив свою зарплату, она купила потрепанный темно-синий джип «Чероки».
Единственный раз я сидела в джипе Мари в тот вечер, когда она купила его, на радостях она пригласила меня в кафе «Kimball’s Farm» поесть мороженого. Мы прихватили большой стакан шоколада для мамы и папы, и он таял, пока мы сидели на капоте ее машины и ели такое приятное в летнюю жару сливочное мороженое с фруктовым сиропом.
Мы жаловались друг другу на то, что нам приходится работать в книжном магазине, и на то, что мама всегда посыпает картошку пармезаном. Мари призналась, что курила травку. Я обещала ничего не говорить родителям. Потом она спросила меня, целовалась ли я когда-нибудь, а я отвернулась и посмотрела в другую сторону, боясь, что она прочитает ответ на моем лице.
– Это нормально, – сказала сестра. – Многие впервые поцеловались только после того, как перешли в среднюю школу. – На ней были шорты цвета хаки и темно-синяя рубашка с воротником, уголки которого застегивались на пуговицы, на ключицы каскадом спускались две тонкие золотые цепочки, скрываясь в выемке бюстгальтера. Она никогда до конца не застегивала рубашку. Расстегнутая пуговица всегда оставалась ниже, чем это было прилично.
– Да, – сказала я. – Я знаю. – Но я отметила, что она не сказала: «Я впервые поцеловалась только тогда, когда перешла в среднюю школу». Чего я, разумеется, только и хотела услышать. Меня не беспокоило, что я не похожа на кого-то. Меня беспокоило, что я не похожа на нее.
– Теперь, когда ты перейдешь в среднюю школу, все будет проще, – сказала Мари, заглатывая остатки тонких ломтиков мятного шоколада. – Поверь мне.
В тот момент я верила всему, что говорила мне сестра.
Но тот вечер был исключением в моих отношениях с сестрой, редкий момент близости между двумя людьми, которые просто сосуществовали рядом друг с другом.
Между тем начался учебный год, и я каждый день проводила в том же здании, что и Мари. Вечером, проходя мимо друг друга по коридорам нашего дома, и днем в школе мы не отступали от правил и вели себя как враги во время перемирия.
Итак, представьте мое удивление, когда, будучи ученицей девятого класса
[2], однажды в субботнее весеннее утро я проснулась в восемь часов десять минут и узнала, что мне не нужно идти на работу в «Blair Books».
– Мари едет с тобой покупать новые джинсы, – сказала мама.
– Сегодня? – спросила я ее, сев на кровати и протирая глаза, соображая при этом, могу ли я еще немного поспать.