– Что? Нет, ты мне не нравился.
Он пожал плечами так, словно ему это было до лампочки.
– Ну вот видишь? Я ошибался.
– Почему ты так думал?
– Кэролайн, моя бывшая подружка… – сказал он, пытаясь объяснить.
– Я знаю, кто такая Кэролайн, – сказала я.
– Так вот, ей казалось, что ты, возможно, увлечена мной.
– С чего бы ей так думать?
– Не знаю. Просто она всегда ревновала, когда девушки поглядывали на меня. Должно быть, и ты однажды взглянула на меня. Поэтому она так и подумала.
– Но скажи, ты поверил ей?
– Ну, послушай, я надеялся, что она права.
– Почему?
– Что значит «почему»?
– Почему ты надеялся, что она права? Тебе хотелось, чтобы я втюрилась в тебя?
– Конечно, хотелось. Разве любому не хочется, чтобы в него кто-нибудь влюбился?
– Тебе хотелось, чтобы именно я увлеклась тобой?
– Разумеется, – сказал Джесс так, словно это и так было понятно.
– Но почему?
– Ну, не важно почему, разве не так? Потому что я тебе не нравился. То есть это не относится к делу.
Беседа зашла в тупик.
Выйти из него можно было, только сказав правду. Взвесив все «за» и «против», я попыталась решить, стоит ли это делать.
– Отлично, я была увлечена тобой, когда только перешла в среднюю школу.
Джесс повернулся и улыбнулся мне:
– Да?
– Да, но теперь с этим покончено.
– Почему покончено?
– Не знаю, ты был с Кэролайн. Я едва была знакома с тобой.
– Но теперь я не с Кэролайн, и ты со мной познакомилась.
– Что ты болтаешь?
– Почему бы тебе не быть без ума от меня? – сказал Джесс.
– Почему бы теперь тебе не быть без ума от меня? – спросила я.
И в этот момент Джесс произнес то, что положило начало взрослой любви всей моей жизни.
– Мне кажется, что я действительно без ума от тебя. Начиная приблизительно с половины второго ночи.
Я, ошеломленная, посмотрела на него, пытаясь подобрать слова.
– Ну, тогда я тоже, – сказала я наконец.
– Правда? – улыбаясь, сказал он. – Я так и думал.
А потом, когда никто не смотрел на нас, он наклонился и поцеловал меня.
В то лето мне пришлось отработать втрое больше смен в магазине в качестве искупления своего незрелого пьянства. Мне пришлось выслушать шесть разных нотаций от моих родителей на предмет того, как я расстроила их, ведь они никогда не думали, что я из тех дочерей, которых задерживает полиция.
Мари стала работать помощником управляющего, восемь часов в день, строя из себя начальника. Единственное, что я узнала, – это то, что получать от нее указания было еще хуже, чем болтаться с ней целый день.
Оливи провела лето на Мысу
[6] вместе со своим старшим братом, работая официанткой и загорая на пляже.
Сэм переехал в Бостон на две недели раньше срока, так и не попрощавшись.
Но мне было все равно, потому что в то лето мы с Джессом влюбились друг в друга.
– Эмма, не хочешь обернуться?
– Что? – переспросила я.
– Просто обернись и крикни во весь голос!
И, обернувшись, я увидела Джесса, который стоял передо мной на песчаном пляже в Малибу, в Калифорнии. Он держал в руках маленькое кольцо с рубином. Прошло девять лет с тех пор, как он в первый раз поцеловал меня в полицейском участке Эктона.
– Джесс… – сказала я.
– Ты согласна выйти за меня замуж? – спросил он.
Я онемела. Но не потому, что он просил моей руки. Нам было по двадцать пять лет, всю нашу взрослую жизнь мы были вместе. Мы вместе проехали всю страну, чтобы поступить в Лос-Анджелесский университет. Свой третий курс мы отучились за границей, в Сиднее, в Австралии, а после окончания университета пять месяцев ходили с рюкзаком по Европе.
И мы устроили свою жизнь в Лос-Анджелесе, подальше от «Blair Books» и пятисотметровой дистанции вольным стилем. Джек стал ассистентом режиссера и снимал документальные фильмы о природе, рабочие задания требовали от него таких дальних путешествий, как в Африку, или поездок поближе к дому, например, в пустыню Мохаве.
Я же, по странному стечению обстоятельств, стала писать о путешествиях, что, казалось, приводило Мари в ярость. На втором году обучения в университете я узнала о курсе по туристической литературе, который читали на факультете журналистики. Я слышала, что попасть на этот курс было нелегко. И правда, профессор набирал всего девять студентов в год. Но меня зачислили, факультет каждый год оплачивал студентам поездку в какое-то новое место. В том году это была Аляска.
Я никогда не видела Аляски и знала, что не могу позволить себе поехать туда на свои средства. Но мне не хотелось писать.
В конечном счете именно Джесс подтолкнул меня к тому, чтобы я подала документы.
К заявлению требовалось приложить работу в тысячу слов о любом городке или городе мира. Я написала эссе об Эктоне. Я обыграла его богатую историю, рассказала о школьной системе и, главное, о местном книжном магазине. Я попыталась увидеть родной город глазами своего отца и переложила свои мысли на бумагу. Казалось, что это была небольшая цена за возможность поехать на Аляску.
Эссе получилось совершенно отвратительным. Но в том году было всего шестнадцать заявлений и, видимо, семь других работ были еще хуже.
Я думала, что на Аляске красиво. Я впервые покидала континентальную часть Соединенных Штатов и должна была не врать себе и признаться, что это было не то, о чем я мечтала. Но представьте всеобщее удивление, когда оказалось, что мне понравилось писать об Аляске еще больше, чем жить там.
Я выбрала своей специальностью журналистику и усердно работала, совершенствуя технику интервьюера и образное мышление, как советовали почти все профессора.
По окончании колледжа я стала писать статьи.
Именно это, как я поняла, убило Мари окончательно.
В нашей семье я стала писателем, тогда как она жила в Эктоне и управляла магазином.
Мне потребовалось два года, чтобы найти работу, связанную с командировками, но к двадцати пяти годам я стала помощником редактора туристического блога с грошовой зарплатой, но представили мне возможность побывать на пяти или даже на шести кон-тинентах.
Жаль, что у нас с Джессом было очень мало денег. На пороге нашего двадцатишестилетия ни у кого из нас не было медицинской страховки, и порой по вечерам мы по-прежнему ели на ужин соленые крекеры с арахисовым маслом.